РАЗДЕЛ ЧЕТВЕРТЫЙ. О правителях Бидлиса, что являются предками автора этих строк
edit[Раздел] состоит из введения, четырех частей и послесловия
ВВЕДЕНИЕ. Описание города и крепости Бидлис — кто их основатель и причина построения
editСтихотворение:
О слово! Поведай, какова твоя сущность и свойства, Кто тот испытатель ( Букв, “химик”.), который определил твою пробу?
Благодаря тебе создали столько образов, А о тебе доныне не написали ни буквы.
Если ты сжигаешь дома, [то] где твое жилище? Если ты странник (Букв, “вошло через дверь”.), где твоя родина?
Ты рождено нами, а нет тебя с нами, Ты показываешь нам свои рисунки (Букв, “узоры”.), а само не являешься.
Не знаю, при такой красоте какая ты птица, /335/ Единственное, что остается памятью о нас, — это ты.
Да не останется за завесой умолчания и утаивания пред мироукрашающим помыслом градостроителей и пред блестящим, разрешающим [любые] трудности, гением основателей крепостей и укреплений, что поскольку познание удивительных обстоятельств, [имевших место] в обитаемой части мира, [382] и выявление диковинных великих событий, [происшедших] с родом человеческим, которые в основном известны по научным сводам о жизни и деятельности обладателей известий и сообщений, не всем легко доступно, то по ознакомлении с общераспространенными сочинениями выясняется, что Бидлис принадлежит к [городам], основанным Искандаром Румийским (Македонским).
В некоторых турецких и персидских рукописях [название] того места еще писали через “т”, но [такое написание] неправильно, ибо, по словам обладателей известий и согласно-распространенному преданию, Бидлис — имя одного из рабов. Искандара, который был основателем крепости и города. Между прочим, составитель словаря Камус упоминает, что бидлисом называют любое место с хорошим климатом.
Некоторые относят город Бидлис к Азербайджану, другие считают, что он принадлежит Армении, но, по единодушному мнению великих мира, он входит в четвертый климат. В заключение можно коротко отметить, что рассказчики известий и; хранители преданий начертали красноречивым пером [своим], что, когда отбыл Искандар из Вавилона и Ирака Арабского в Рум, путь его лежал берегом реки Шатт ал-Араб. По совету ученых решил он исследовать все воды, которые впадают в реку с обеих сторон, и определить, которая из них превосходит другие по своей легкости, вкусовым качествам, удобоваримости и целебным свойствам.
Следуя этим путем, они доходят до места впадения реки. Бидлис-[чай], и, когда проверяют [здешнюю воду] на вес, она, оказывается самой легкой. /336/ Зачерпнув ладонью, они пробуют [ее] и находят более вкусной. Таким образом, он следует дальше берегом реки, который представляет собою большую дорогу, пока не достигает места слияния рек Кезер 564 и Рабат. Когда сравнили обе воды, вода из реки Кезер им понравилась, больше, чем вода из реки Рабат. Поэтому они направляются: берегом реки Кезер и идут вверх до источника, откуда река; Кез'ер берет свое начало. Стихотворение:
Чистая, как сердца отшельников, Сияющая, как очи целомудренных, [383]
Дно ее достигло быка и рыбы (По представлениям того времени, на них держалась земля.), Подобно зрачку явилась она из мрака,
У зеленой травы, которая растет в ней, Вместо листьев показались глазки (?),
От несправедливостей таммуза (Седьмой месяц солнечного года.) и зноя его Ее укрыли холода дея (Десятый месяц солнечного года.),
Такая холодная, что из страха замерзнуть [Даже] тень не решается погрузиться в нее.
Если окунется в нее эфиоп, Чтобы смыть в ней пыль с ланит,
Кожа настолько очистится от пыли [и] черноты, Что можно будет видеть на ней отражение сокрытого в глубине.
Те горы и источники, зелень и холмистая местность кажутся Искандару в высшей степени привлекательными и живописными; он созерцает место, какого за многие века не видел мир, и даже ухо времени не слышало, чтобы говорили о подобной красе. Всюду там поднялась молодая зелень, лужайки украшены всевозможными пахучими травами и цветами, холмы, подобно Хизру, одеты в зеленый наряд, и у деревьев. на плечах разноцветные одеяния. Стихотворение:
Воздух там от души заимствовал свою умеренность, Зачерпнув росу в источнике жизни.
Земли там омыты водою облаков, И на них выросли всевозможные цветы,
/337/ Поверхность их скрыта под покровом цветов — Все розы и тюльпаны вперемежку,
Цветы там нежны подобно розовощеким, вскормленным негою, А мелодии соловьев — все напевы любви. [384]
Трава там доходит до пояса, И деревья разбили [свои] шатры над ней.
Если птица [села] бы там отдохнуть на ветке, Тень ее взмахнула бы крыльями и улетела.
Словом, климат той страны пришелся по нраву Искандару, и он остановился на несколько дней у упомянутого источника. Расстелив ковер веселия и наслаждения, он осушал хрустальные кубки из рук среброногих кравчих, с челом, подобным цветку, и голоса радости и увеселения и песни ликования и торжества достигли края небесного купола.
По-видимому, у него был небольшой недуг, распространенный среди простого народа и часто упоминаемый — на голове наподобие бычьего рога появился костный [нарост]. Сколько опытные врачеватели и искусные лекари ни прикладывали похвального усердия и огромных стараний для его удаления, это ни к чему не привело. За несколько дней, проведенных Искандером у того источника, он совершенно избавился от того недуга и выздоровел. И ныне возле упомянутого источника есть место, которое называют ключом Искандара, под тем [названием] он известен в народе.
Прекрасные качества здешнего климата наводят Искандара на мысль основать [там] город с крепостью, о котором бы говорили из века в век и из поколения в поколение. Он приказывает своему рабу по имени Бидлис основать здесь крепость и город [со словами]: “В отношении его мощности и неприступности следует так постараться, чтобы [в случае], если равный мне государь вознамерится завоевать его, аркан его устремлений не достиг и зубцов замка”.
/338/ Следуя непререкаемому, как судьба, указанию, Бидлис приступает к строительству крепости и сооружению укрепления в двух фарсахах от источника, между реками Кезер и Рабат, в том месте, где ныне находится крепость Бидлиса, закладывает основание и за короткое время доводит работу до конца. Когда Искандар, возвращаясь из похода в Иран, прибыл туда, Бидлис закрыл ворота крепости и приготовился к бою и сражению, убрав голову из ошейника повиновения и [385] послушания. Сколько ни направлял к нему Искандар послов и посланий, как ни обременял уши его жемчужинами увещаний и драгоценными камнями советов, это не привело ни к чему — тот по-прежнему бил кольцом в дверь мятежа и бунтарства. Искандар не стал осаждать крепость и, проявляя снисходительность и милость, продолжал путь. Когда было пройдено расстояние до первой стоянки, Бидлис, возложив на шею меч и саван, с ключами от крепости направился к искандарову порогу и разверз уста покорности и смирения, кротости и оправдания в таких выражениях:
“Повелитель мира! Ослушание и неповиновение раба [твоего] произошло в соответствии с высоким государевым указанием, ибо, поручая мне, ничтожнейшему, строительство крепости и цитадели, они изволили рассыпать жемчужины таких словес: “В отношении ее мощности и неприступности следует так постараться, чтобы и для равного мне государя подчинение ее при всех стараниях и усердии оказалось невозможным. Более того, чтобы аркан завоевания хаканов, трон которых возвышается до небес, и султанов, способных покорить мир, не достиг и зубцов крепостных [стен], а птица мысли прозорливых гениев с чистыми помыслами на легких крыльях воображения не смогла облететь и порога его основания”. [Лишь] на основании такого непререкаемого указания /339/ осмелился я на подобную дерзость и выгнал скакуна проступка на ристалище неповиновения. Теперь почту заслуженным любое наказание, которое одобрит государь — прибежище мира”.
Искандеру понравились слова Бидлиса, и он назвал город и крепость его именем. Он пожаловал ему в наследственное пользование управление и владение теми районами и вознес до апогея солнца венец его власти и достоинства.
По форме крепость Бидлиса в целом напоминала треугольник, поэтому она никогда не бывала свободна от волнений и смут (Смысл предложения остается не совсем ясным.). Известно от достойных доверия авторов, что в давние времена в крепости появилось много змей. Из-за большого количества пресмыкающихся жизнь обитателей тех мест стала [386] невыносимой. В конце концов мудрецы поставили во дворе крепости талисман, чтобы змей стало меньше и они не беспокоили людей. И ныне можно видеть высеченную на камне стены фигуру человека, который держит в руках змею. [Это изображение] известно как Дворцовый талисман.
Место, [где расположен] Бидлис, представляет собой ущелье между Азербайджаном и Диарбекиром, [Дийяр]-Рабиа и Арменией, так что если паломники из Туркестана и Индии направятся на поклонение двум славным святыням (Мекке и Медине) — да приумножит всевышний их почитание и возвеличение! — если путешественники из Джидды и Зангибара, купцы Северного Китая и Хотана, России, славянских стран и Болгарии, торговцы арабские и персидские и странники с большей части света отправятся в путь, они непременно впоследствии пройдут через Бидлисский туннель 565. Этот туннель расположен [на расстоянии] одного фарсаха к югу от Бидлиса. В действительности вода, появляясь из земли, с течением времени застывала, и постепенно /340/ образовалась такая стена, что путники с трудом там проходили.
Добродетельная хатун (Букв, “госпожа” — законная жена правителя.), жившая в те времена, построила в самом Бидлисе мечеть и большой одноарочный мост, которые известны как мост и мечеть Хатун. Ту застывшую [массу] прорыли, и теперь там без затруднений совершают свой путь караваны и люди. Это каменистое место считается священным и посещается избранниками господними. Туда приходят выдающиеся люди из шейхов и служителей божьих.
Вакиди 566 приводит со слов Науфала, сына 'Абдаллаха, что во времена халифа 'Умара — да будет им доволен Аллах! — в 27 (648) году 'Айаз б. Ганам 567 был назначен на завоевание Диарбекира и Армении. Правителем Ахлата был тогда один неверный по имени Юстинус, правителем Бидлиса — Сарванд, сын Юнуса Католикоса, владетелем Муша и Сасуна — неверный по имени Санасар. Главою и предводителем их был правитель Ахлата Юстинус. Он назначил свою дочь по имени Тарун наследницей. [387]
В Китаб-и футух ал-булдан 568 упоминается, что у отца было намерение отдать свою дочь в жены двоюродному брату Бугузу, сыну бидлисского правителя Сарванда. [Но] дочь питала сильную любовь к Мушу, сыну Санасара — юноше, украшенному прекрасной внешностью и наряженному в убранство нежности и доброты. В то время когда правители неверных послали своих сыновей на помощь правителю Амида Мириму б. Дарабу, Тарун была направлена в поход вместо отца. Случайно встретившись с Мушем, она выпустила из своей владетельной десницы поводья самообладания, бежала к 'Айазу б. Гаиаму и удостоилась чести вступления в мусульманскую веру. Тарун соединили /341/ с Мушем узами брака. Позднее Тарун, договорившись предварительно с приближенными 'Айаза, бежала к отцу, [которому сказала]: “Муш силой заставил меня принять мусульманство. [Теперь] я снова вернулась к своей вере”. Улучив момент, она убила отца и без боя сдала Ахлат мусульманским войскам.
Правитель Бидлиса Сарванд через Юканну обязался [представить] сто тысяч динаров, тысячу тюков тканей и европейской парчи, пятьсот арабских коней и сто коней местной породы и заключил с 'Айазом мир.
Большинство населения города [Бидлиса] составляют армяне. Местные мусульмане следуют учению его преосвященства имама Шафи'и — да будет доволен им Аллах!— за исключением немногих, которые исповедуют религиозное учение величайшего имама Абу Ханифы — их отцы и деды во времена владычества турок последовали примеру того народа. Жители округа в основном шафииты. Все они любят благочестивые деяния и молитвы, и в целом это люди храбрые, великодушные, щедрые, приветливые с иноземцами и гостеприимные.
В любой мусульманской деревне, где есть два-три дома, построена мечеть, содержат имама и муэззина и совершают сообща намаз. При выполнении божественных предписаний и религиозного закона они постоянно следуют уложениям ислама, и неизменно из того замечательного города выходят люди выдающиеся и талантливые. Из Бидлиса — Мавлана 'Абдаррахим Бидлиси — величайший ученый, образец просвещенных [388] эдира, вместилище духовных совершенств, который, будучи ученым мужем, составил исполненный изысканности и изящества комментарий на Шатала' 569. Его сочинения по логике и риторике пользуются известностью среди прославленных ученых.
[Из Бидлиса] — Мавлана Мухаммад Баркала'и, который по знанию фикха и хадисов возглавляет ученых и просвещенных и [является] кумиром законоведов. В области грамматики он написал комментарий на [сочинения] Хабиси л Хинди /342/ с посвящением правителю Бидлиса эмиру Шарафу. Он являет собой пример для вельмож и простого народа.
Из Бидлиса — его преосвященство шейх 'Аммар-и Иасир 570, полюс искателей истины, доказательство [самых] тщательных исследователей, хранитель установлений закона божьего, образец для следующих по пути совершенствования. Он является, послушником шейха Абу Наджибаддина Сухраварди 571, и наставником шейха Наджмаддина 572 Кубра — да освятит всевышний их души!
Обладатель совершенств, вместилище глубочайшей премудрости Мавлана Хусамаддин Бидлиси 573 тоже был большим эрудитом (Букв, “деятельным ученым”.). В [вопросах] суфизма он [принадлежит] к последователям его преосвященства шейха Аммар-и Иасира. После отшельнической жизни и войн с неверными, достигнув степени [духовного] совершенства, он составил комментарий на доктрину суфизма.
[Затем следует] Мавлана Идрис Хаким, сын Мавлана Хусамаддина, которому долгое время принадлежала должность секретаря при султанах Ак-Койунлу. Позднее он удостоился приятия в ближайшее окружение султана Салима. Во время завоевания Египта он находился при победоносном государевом стремени и там сочинил превосходные касыды с восхвалением султана. В одну из касыд он включил эти стихи, выражающие жалобу, — стихотворение:
Доколе невежество будет обесценивать мои деньги, Когда именно ты являешься мерилом полноценности и неполноценности познаний? [389]
Вся моя ученость не принесла мне ни зернышка в Египте, А ослам подобные невежды тащили харварами драгоценные камни.
Разве святой землей стал для [меня], несчастного, Египет, Что даже апельсиновой корки я не могу сорвать с [его] деревьев?
Мне ясно, что [мое] служение [еще] не дает мне права [на твою благосклонность], Но именно ради тебя я в разлуке со своими друзьями и отечеством.
В Руме и Сирии, Курдистане и Диарбекире у меня Целая толпа родственников, которые, подобно рабу [твоему], стенают и страждут.
Коль передам я сановнику прошение к государю, Он возмутится и тотчас свернет его.
Поскольку двор твой, о повелитель Египта, — средоточие талантов, /343/ Подобает тебе [обратить его] в славное вместилище наук.
Посмотри на [разбитые тобою] сады из всякого рода деревьев, Как науки созерцательные, повествовательные и изящные, как законоведение, медицина и астрономия.
Тот, кто вознесся на вершины учености, Как мог отрицать достоинства Идриса?
Он написал историческое [сочинение] на персидском языке о памятных деяниях и жизни османских султанов, куда он включил [изложение] их законов. Поистине, в том сочинении он проявил чудеса красноречия и изящества [слога], и можно сказать, что по благородству и плавности [речи] он не имеет себе подобных. Будучи посвященной описанию жизни восьми государей, [эта книга] была названа Хашт бихишт. Она включает около восьмидесяти тысяч бейтов.
В то время когда шах Исма'ил отступил [от истинной религии] и стал распространять шиизм, Мавлана Идрис составил хронограмму: “Мазхаб-и нахакк” (“Неистинная вера”.). Когда это дошло до слуха государя, он приказал Мавлана Камаладдин Табибу Ширази, который был близок [к государю] и принадлежал к [его] [390] интимному окружению, написать Мавлана послание и спросить, он ли составил эту хронограмму или нет.
Мавлана, следуя повелению [государя], написал и отправил Мавлана Идрису послание, состоявшее из всевозможных острот и изящных шуток. Мавлана [Идрис], ознакомившись с содержанием послания, не отвечает отрицательно и говорит: “Да, я составил хронограмму, но она на арабском языке. Я сказал: “Мазхабна хакк” (“Вера наша истинная”).
Шаху Исма'илу понравился ответ Мавлана, и он дал августейшее указание вызвать Мавлана и пригласить к нему на службу. Мавлана уклонился от этого, а в извинение представил шаху касыду, из которой [мы] приводим несколько бейтов — стихотворение:
Считай меня потомственным рабом своей семьи, Ибо [еще] дед мой поступил на службу к твоему деду на пути к святыне.
Родитель [мой] тоже принадлежит к ученикам второго деда шаха, /344/ Ибо благодаря ему познал он науку о внешнем и уяснил сокровенное.
Сам путь моего рабского служения Шайху Хайдару 574 Стал для меня [сладок], как молоко и сахар, благодаря красоте дружеского общения.
По счастливой случайности на страницах священной книги Корана имени Исма'ил неизменно сопутствует имя [этого] раба.
Его сын Абу-л-Фазл Эфенди, который был украшен в убранство совершенств, во времена государя с достоинством Сулаймана был удостоен должности дафтардара Румелии и некоторое время посвятил тому важному делу. Случилось так, что были у него два достойных сына. Против обыкновения, когда они сели в Галате на корабль и отправились в Стамбул, вдруг поднялся ветер безнадежности. Дети того могущественного оказались во власти разбушевавшейся грозной стихии, и лодку жизни тех несчастных поглотила губительная пучина. Волна надежды тех безутешных не достигла берега свершения, [391] и ладья бытия скрылась в океане смерти. Они так бесследно исчезли в чреве крокодила небытия, что до обители вечной жизни не дошло ни весточки, ни следа от них. Стихотворение:
Стоит кораблю любого погрузиться в ее пучину, Как отраженная в воде пятерня ломает руки пловца.
Абу-л-Фазл Эфенди, сжигаемый огнем разлуки, оборвал нить счета [страниц] в книге ожидания. Начальник казначейства в диване [того, о ком сказано]: “Все, что есть, гибнет, кроме его существа” (Коран, сура 28, стих 88.), написал его жизни отпускную грамоту на цитадели [всевышнего]: “У него власть над всем, и к нему вы возвращены будете” (Коран, сура 28, стих 70.), и ангел смерти свернул свиток дневника его жизни. После Мавлана Абу-л-Фазла Эфенди детей мужского пола не осталось, и с ним прекратился род его.
И шейх Абу Тахир ал-Курди, которого упоминает наш владыка — светоч религии и веры Мавлана 'Абдаррахман Джами в Нафахат [ал-унс мин хазират ал-кудс], /345/ тоже из Бидлиса. Его пресветлая гробница находится к западу от Бидлиса [на расстоянии] одной стоянки от [реки] Кезер.
Из Бидлиса происходит поэт Шукри, который некоторое время находился на службе у туркменских эмиров [и затем] — у здешнего правителя Шараф-хана. Позднее он попал в ряды ближайшего окружения султана Салим-хана. Латифи Руми упоминает его имя в антологии жизнеописаний турецких поэтов. Он изложил в стихах события своего времени и назвал [это сочинение] Салим-наме, которое, поистине, представляет собою непревзойденный образец поэтического мастерства.
Одним словом, город Бидлис всегда был местом средоточия талантов и ученых и резиденцией мудрецов и совершенных. Прибежище поэтического мастерства — Мавлана Муса, ныне наставник в медресе Шукрийе, поведал автору этих строк со слов своего деда Мавлана Шах Хусайна, который [уже] миновал сто двадцать стоянок [жизненного] пути, что у Бахрам-бека [392] зулкадра, кому на правах наместника шах Исма'ил препоручил охрану и защиту Адилджеваза, Арджяша и Баргири, возникли разногласия и споры с поверенными Шараф-хана, находившимися в Ахлате и в тех пределах.
Шараф-хан направил на расправу с ним Шайх Амира бил-баси, и около пятисот человек,из учащихся и ученых Бидлиса взялись за стрелы и луки для священной войны за веру и вместе с Шайх Амиром направились в Арджиш.
Климат в том городе, по общему мнению, не поддается описанию, а красота и чистота садов и строений его превыше всяческих похвал. Сын шейха Хасана Хизани, преемник шейха 'Абдаллаха ал-Бадахшани, совершеннейший из смертных шайх ал-ислам Мавлана Абу-л-Халлак, чья пресветлая гробница находится недалеко от Гек-Мейдана 575 и служит местом /346/ исполнения молитв, — завершителем их системы в суфизме является шейх Рукнаддин 'Ала'аддаула Симнани — да освятит Аллах его славную гробницу! — посвятил восхвалению климата и красоты города Бидлиса эти несколько бейтов, принадлежащих [к плодам] его сеющего перлы таланта и рассыпающей жемчуг мысли, — стихотворение:
Ах! Каков город Бидлис, если приведены в стыд и смущение Его водой и воздухом [животворные] воды Хизра и дыхание 'Исы!
Что за место, если сладость и красота его Сделали неприметными на земной поверхности сады Ирема.
Какая страна! Когда [мускусная] газель прослышала об ее аромате, Она хотела в ту же минуту покинуть пустыни Хотана,
Чтобы в том месте раскрыть свою мускусную железу. [Но] утренний ветерок сказал ей: “Что за пустые мечтания,
Когда китайский мускус стал равноценен праху с того места! Не ходи туда, ибо ценность твоих товаров будет приравнена праху”
Какая земля! Чистота ее прекрасной пыли Побудила зефир жизни прилететь [туда] из райского цветника,
Чтоб отнести праха с ее благородной поверхности в мир вечности И умастить им кудри гурий, [393]
Но сколько он ни странствовал смущенный по той стране, Ему не попалось ни пылинки благодаря ее чистым источникам.
Хотя население и страдает несколько месяцев от обилия снега зимой, от сильных морозов и метелей, климат там не настолько суров, чтобы причинять людям много вреда. Здешний народ — бедные и богатые, приезжие и местное население топят [печи] дровами. Вязанку сухих дров [весом] с ношу мула продают за одну серебряную драхму, что равноценно двенадцати османским акче. Здешние бани также отапливаются дровами. Иногда из-за большого количества снега проход и проезд в обе стороны для путников закрыт.
С давних времен /347/ руководствующиеся правосудием султаны и украшенные великолепием хаканы освободили и избавили неверных и мусульман того города, [вменив им в обязанность] наблюдение за дорогами, от всех податей, [основанных на] местном обычном праве и на шариате, предав проклятию предписания и заповеди шариата и непререкаемые указания [Корана].
Здешние правители построили много общеполезных сооружений, как то: мечети, медресе, дервишcкие обители, ограды, бани и мосты. В городе двадцать один мост из шлифованного камня, по ним постоянно движутся люди. [В городе] шестнадцать кварталов, восемь бань и четыре большие соборные мечети. Одна в давние времена была армянским храмом. Когда войскам ислама удалось завоевать город, они превратили его в мечеть, известную [ныне] как Кызыл Масджид.
Другая мечеть принадлежит к постройкам Сельджукидов, дата ее основания написана куфийским письмом. Она известна как Старая соборная мечеть. [Третья] соборная мечеть вместе со странноприимным домом была воздвигнута эмиром Шамсаддином рядом с Гек-Мейданом и названа Шамсийе. Четвертая соборная мечеть — Шарафийе основана в Мардинском квартале вместе с медресе и странноприимным домом моим дедом и названа Шарафийе 576. К этим соборным мечетям [394] приставлены имамы и муэззины, каждый из них получает большое содержание. И неизвестно, чтобы со времени появления ислама и поныне когда-нибудь там прекращалось совершение пятничной молитвы или [переставали] посещать [мечети].
В городе пять медресе: Хатибийе, Хаджибекийе, Шукрийе, Идрисийе и Ихласийе. [Последнее, расположенное] близ обители при мечети Шамсийе, принадлежит к постройкам [этого] бедняка и закончено в 999 (1590-91) году. В настоящее время оно заполнено учащимися.
Преподавание в медресе вверено учителям, искусным в стихосложении и красноречии, как то: в медресе Шарафийе преподает /348/ Мавлана Хизр Баби, который не имеет равных по знанию основных и производных уложений юриспруденции, комментированию [Корана] и преданий о пророке. И считают, что каждый, кто что-нибудь прочел в его присутствии, [уже] достиг степени совершенства.
[Должность учителя в] медресе Ихласийе принадлежит его преосвященству, солнцу веры Мавлана Мухаммаду Ширанши, который среди ученых Курдистана получил известность возвышенным умом и высокими достоинствами. Он обладает превосходными познаниями в области толкования [Корана], астрономии, логики и метафизики.
В медресе Хаджибекийе преподавание поручено Мавлана Мухаммаду Зраки Суфи, которому немного подобных по знанию религиозного закона, благочестию, набожности, верности и правдивости. В медресе Идрисийе [должность наставника] занимает Мавлана 'Абдаллах, известный [под прозванием] Рашк или Черный Мулла. Каким-то путем он договорился с монаршим порогом и имеет льготную грамоту на вечные времена. В совершенных науках он тоже преисполнен познаний.
Затем [следуют] талантливые и выдающиеся люди из ремесленников и мастеровых. В городе около восьмисот лавок и много благотворительных учреждений.
Особо [необходимо отметить] эмира эмиров Вана Хусрав-пашу — творца справедливости, дарителя милостей, источник благодеяний и милосердия, прибежище обладателей барабана [395] и знамени, приют для талантливых и ученых, попечителя власти султана и хранителя величия хакана — да будет над ним милосердие и всепрощение [господне]! — который достроил две бани из мрамора, два караван-сарая, около ста двухфасадных лавок и две кожевни, не считая других заведений, приносимая которыми польза очевидна. Все это он передал в качестве вакфа странноприимному дому в Рахва 577. Его постройки много способствовали украшению города Бидлиса. Обладатель поэтического мастерства и дара красноречия, вместилище духовных совершенств — Мухаммад-джан Эфенди, /349/ который по происхождению принадлежит к здешним кази и благороднорожденным, и отцы и деды его постоянно занимали высокое положение и были украшены достойными званиями, составил хронограмму времени сооружения его построек — “бана-йи ху-сраваяе” 578.
Помимо сооружения богоугодных заведений он предпринял два великих дела и за короткое время закончил их, чем вызвал похвалы и одобрение всех смертных. Первое — строительство в Рахва, расположенной между селением Тадван 579 и городом Бидлисом. Оно включает два обширных караван-сарая, благородный странноприимный дом, прекрасную баню, оживляющую дух наш мечеть и десять ремесленных мастерских. От источника, [удаленного] примерно на двенадцать тысяч заров, он провел туда воду и [всюду] явил знаки благоустроенности и процветания. Он поселил там около тридцати семейств неверных и мусульман, а те земли, что по милости покойного государя султана Мурад-хана были пожалованы Хусрав-паше в собственность, передал в качестве вакфа упомянутому [странноприимному дому].
Для странников там всегда готова похлебка, хлеб, светильник. Эмиру и знатному, турку и таджику, арабу и персу, свободному и рабу, местному и чужеземцу — любому, кто остановится там на ночлег, оказывают внимание, приличествующее его положению.
И действительно, это такое место, что, несмотря на наличие между Бидлисом и Тадваном нескольких поселений и многочисленных караван-сараев, из-за обилия снега и сильных [396] морозов — так, в одном году зимой во время снегопадов жители измеряли [глубину снега], и каждый раз выходило шестьдесят четвертей — ежегодно [там] погибало несколько купцов и путешественников.
Благородные государи и правители, в особенности великие отцы и деды /350/ [этого] безумца, несколько раз намеревались там начать строительство и даже закладывали многочисленные основания — и ныне там можно видеть заборы и стены, превышающие человеческий рост,— довести до конца дело не удавалось из-за волнений и смут [того] времени. Полустишие:
Кому счастье, а кто [обречен] нести свой жребий.
И вот уже более двадцати лет как ни один человек не погиб в Рахва благодаря благословенным постройкам покойного паши, — паломники и торговцы в мире и благополучии совершают свой путь.
Второе — он основал и построил в городе Ване высокую соборную мечеть, медресе, кладбище и превосходный странноприимный дом. Он назначил туда звонкоголосых хафизов, благочестивого хатиба, муэззина, сладкозвучного чтеца Корана, благовоспитанных и приветливых муджаверов и каждому определил приличествующее его достоинствам содержание. Совершив пять молитв, они читают первую главу [Корана] во спасение его (Хусрав-паши) исполненного божественной милости духа. B ночь на пятницу и понедельник [в его память] читают они слово предвечного (Коран.), и, без сомнения, преисполненная милости божьей душа того великого и благородного получает воздаяние за те [добрые дела].
В-третьих — он стал для автора этих строк путеводителем и примером, когда в продолжение некоторого времени [последний] с многочисленной группой из племени рузаки скитался в. пустыне заблуждения, тонул в реке раскаяния, около сорока четырех лет из-за притеснителей-чужеземцев был оторван от друзей, отечества, поместий и владений [своих], оказавшись в стране кызылбашей. Там он был вынужден слушать пустые [397] речи ее презренных и низких [обитателей]. [Лишь] употребив все старания, добрался он из зарослей колючек иноземцев до свободного от шипов розового цветника родной отчизны и славного обиталища отцов и дедов [этого] безумца.
Этот [исполненный] удивления рассказ можно закончить тем, что именно через Хусрав-пашу покойный государь отозвал [этого] несчастного с управления Нахчеваном, /351/ указав путь в страну ислама и пообещав управление наследственным доменом. Он явил в том деле столько стараний и заботы, что большего невозможно и представить. И около тысячи человек — мужчин и женщин, старых и молодых, которые годами молили и просили всевышнего творца — да прославится имя его! — о [возвращении] в страну ислама, вместе с [этим] несчастным удостоились той высочайшей радости и величайшего счастья — за что да будет славен всевышний!
Кроме того, у Бидлиса прекрасные предместья и окрестности, например округ Ахлат. Основная часть этого города построена в давние времена. Когда-то он служил резиденцией армянским государям. Во времена Нуширвана 580 здешнее управление принадлежало его дяде Джамасбу. Климат в Ахлате в высшей степени мягок, и там много всевозможных сочных плодов. Особенно замечательны абрикосы и яблоки. Одно яблоко может достигать в весе ста драхм. Там имеются разнообразные сорта яблок и груш. B Армении и Азербайджане славятся ахлатские яблоки.
Общеполезные сооружения, как то: мечети, ограды, дервишеские обители, там весьма многочисленны. Неизменно [из Ахлата] выходили подвижники, богословы и шейхи, например Саййид Хусайн Ахлати 581, который в науках о внешнем и сокровенном был главою ученых [своего] времени. Это один из знаменитых людей [своей] эпохи по [знанию] джафр-и джа-мса' 582. С помощью науки предвидения он [заранее] узнал о [грядущем] изменении судеб мира и о смутах после появления наводящих ужас войск Чингиз-хана и до начала волнений и горестных тревог покинул родные места и вместе с двенадцатью тысячами учеников и последователей, родственников и друзей своих отправился в Египет, /352/ где проживал [398] до времени переселения из мира — прибежища власти. Там находится его пресветлая гробница, и ныне в Каире есть место, называемое кварталом ахлатцев.
К числу здешних ученых относится Мавлана Мухйиаддин Ахлати, который в точных науках и астрономии был средоточием знаний своего времени. И когда Васираддин Туей по указанию Хулагу-хана приступил к построению обсерватории и составлению астрономических таблиц в Мераге Тебризской, он призвал из Ахлата Мавлана и вместе с ним, Муаййададдином 'Арузи и Наджмаддин Дабираном Казвини выполнил то дело 583.
Но в результате некоторых смут, возникших в нем во времена появления ислама, город Ахлат оказался разрушенным. В первый [раз] — в начале 626 (1229) года, [когда] туда прибыл султан Джалаладдин Харизмшах 584. Силой он отобрал его у Сельджукидов и устроил большую резню. Затем прибыли войска монголов, они захватили у него [город] и [тоже] причинили огромные разрушения. В 644 (1246-47) году произошло большое землетрясение, и большинство здешних построек превратилось в развалины. B середине зимы 955 (1548) года крепость Ахлата осадил шах Тахмасб и очистив ее от ставленников султана Сулайман-хана, приказал крепость разрушить.
За час ее сровняли с землей. Затем султан Сулайман-хан Гази оставил старую крепость и город и воздвиг на берегу озера новую крепость и цитадель. Поэтому старый город совершенно превратился в руины, [но] и новое место не очень благоустроено. Стихотворение:
Мир [расположен] на пути потока, Не думай, что от горсти /353/ роз он станет процветающим.
И поныне, когда копают в любом месте на территории старого города, [из-под] земли появляются остатки дворцов, караван-сараев, бань из отесанного камня и искусно отделанного мрамора.
Другим [районом] Бидлиса является Мушский округ. [Муш] — старинный город, и можно видеть следы его старой [399] крепости и цитадели. Отцы и деды [этого] безумца, владея [теми областями], построили на вершине горы в одном фарсахе к югу от города Мушскую крепость. В течение долгого времени она была населена, позднее султан Гази разрушил цитадель. Половину старой крепости, которая находилась на вершине горы в западном направлении от города, он восстановил. В крепость он определил пятьдесят сторожей, привратника, пушкаря и все необходимое.
“Муш” по-армянски означает “туман”. Из-за обилия туманов там мало плодовых деревьев, но на окраинах города есть виноградники. [Виноград] сажают на холмах, причем виноградные лозы с земли не поднимают. Если лозу наклонить в сторону или посадить на ровном месте, ягод не будет. Здесь произрастает много пшеницы и в неограниченном количестве просо.
Там хорошие степи и превосходные пастбища. Здешние крестьяне держат много быков, буйволов и баранов, так что в каждую упряжку быков, которая составляет кутан 585, они запрягают двадцатьчетыре быка и буйвола.
Мушская равнина известна среди турок под названием Муш Аваси, она имеет примерно десять-двенадцать фарсахов в длину и четыре-пять фарсахов в ширину. [Это] гладкая и ровная местность, сплошь покрытая цветами и пахучими травами, а по краям [ее] — горы с вечнозелеными цветущими рощами, летними пастбищами, полными снега, /354/ с прохладными источниками и обильными реками. Воды Евфрата, появляясь с северной стороны равнины, отделяют от нее одну треть и текут к югу. С востока с горы Нимруд 586 стекает река, называемая Кара-су 587, пересекает равнину и впадает в Евфрат.
В горах там ловят необыкновенно красивых соколов, и в той раеподобной равнине и лугах, напоминающих райские сады, водится всевозможная дичь, птица и рыба. Стихотворение:
Окружающие ее рощи уподобились раю Со вторым Каусаром у подножия.
К отдохновению и покою располагает ее благоухание, Прах ее умыт от скверны, [400]
Круглый год зеленеет там базилик, Всегда она исполнена неги и покоя,
Она служит обиталищем для птиц в этой стране, Коль понадобится тебе птичье молоко, оно гам.
Земли ее [настолько] пронизаны золотоносными водами, Что, кажется, их засеяли шафраном.
В той зеленеющей равнине одно за другим расположены армянские селения, [насчитывающие] около ста семейств, у подножия горы со стороны пустыни находятся мусульманские деревни.
Во времена чингизидских султанов государственные подати [с Муша], по словам Хамдаллаха Мустауфи [Казвини], составляли 69 500 динаров. В правление государя — борца за веру — султана Сулайман-хана Бидлисский вилайет был подвергнут кадастровой переписи и проверке. Джизья и харадж с четырех тысяч неверных, исключая вакфные и мульковые поселения, составляют 1 533 325 османских акче — каждые двенадцать акче равноценны мискалю чистого серебра, — согласно старинной системе обложения джизьей, когда на душу [населения] приходится по семьдесят акче.
Рассказывают, /355/ что до появления ислама, во времена армянских правителей, правитель Муша устроил смотр своим войскам, и в войсках его оказалось шестьсот голов лошадей серо-пестрой масти, и до сих пор сожалеют, что в Муше нет распорядительного правителя и владетеля.
Следующим значительным округом Бидлиса является Хнусский округ, который располагает обширными летними пастбищами, например Су-Шахри 588, Бяк-гёль 589, Джабал-и Шарафаддин, где с большой [для себя] пользой кочевали курдские племена во времена отцов и дедов автора этих строк.
Еще есть там два источника, из одного добывают белую соль, из другого — красную. Каждый год они приносят казне четыреста тысяч османских акче [дохода]. [В отношении] ливанских сборов [Хнус] приравнен Мушу, хотя там меньше [401] подданных-армян. Большинство здешних селений и деревень переданы в икта' и держателям тимаров, и ныне там четыреста владетелей икта'.
В Хнусеком округе выводят коней арабской породы, [но] на здешних землях ничего, кроме пшеницы, не произрастает. К местным диковинкам [относится] озеро, называемое Буланык 590, которое в окружности составило бы примерно фарсах. Вода в нем всегда мутная и с красноватым оттенком. Река, вытекающая из того озера, тоже такая грязная, что никогда не очищается (Букв, “не имеет возможности стать чистой”.).
Между [озером] Буланык и Ахлатом есть еще озеро, которое называют Назык 591. Вода в нем в высшей степени чистая, приятная на вкус и прозрачная. Зимой оно так замерзает, что четыре месяца по нему передвигаются караваны. /356/ Ближе к марту, когда ломается лед, шум от него разносится почти на три фарсаха. Когда оно освобождается ото льда, устанавливается умеренная погода.
Из того озера в речушки, которые впадают сюда потоками, идет много рыбы. Приходят местные жители, и каждый примерно за месяц налавливает столько рыбы, сколько ему нужно; так что один человек за сутки свободно может выловить несколько харваров рыбы — сколько пожелает.
Рыба там в высшей степени вкусная и по величине превышает ползара. Любопытно, что икра, которая находится у нее в животе, при ее съедании действует на всякого человека и животное как яд. В моем присутствии несколько человек отведали ее и лежали сутки без сознания. Под конец они приняли противоядие и после большой рвоты освободились от [нее]. Несколько государственных чиновников хотели было сдать в аренду и на откуп [ловлю] здешней рыбы. Более того, во времена [этого] несчастного сдали в аренду, дабы получить в казну значительную сумму. [Но] случилось так, что в те годы это ни к чему не привело — рыба из озера не вышла.
К северу от Бидлиса, между Мушем и Ахлатом, [402] находится гора, называемая горой Нимруд. В народе рассказывают, что зимой у [царя] Нимруда 592 были там зимние становища, а летом — летние кочевья. На вершине горы основал он замок, строения и дворец, достойный государя, и проводил там большую часть [своего] времени. Когда Аллах обратил на Нимруда свой гнев, вершина горы опрокинулась и так ушла в землю, что крепости и строения оказались затопленными водой. Несмотря на /357/ то что гора возвышается над землею на две тысячи заров, вершина ее погрузилась в землю на полторы тысячи заров, и образовалось огромное озеро 593 шириною в пять тысяч заров, даже более.
От обилия каменистых мест, рощ и деревьев люди могут передвигаться лишь двумя-тремя путями, дорог для четвероногих только две. Вода в озере в высшей степени чистая и холодная, стоит на берегу озера копнуть, как выступает теплая вода. Земли там мало — сплошь каменные глыбы. В основном — это пемза и песчаник, который турки называют “девех гези” (“Глаз верблюда”.). Отверстия в нем заполнены наподобие пчелиных сот, что придает ему прочность, но местами он легкий, как пемза.
На северном склоне, кипя, бьет из-под земли и стекает по склону проток горячей воды 594, черной и грязной, как окалина, что выходит из горна кузнецов. [Та вода] своей твердостью и весом превосходит железо. По мнению [этого] бедняка, путь его явно каждый год удлиняется. Высотою стока он превышает тридцать гезов (Двенадцать гезов равны одному зару), длина его составляет примерно пятьсот-шестьсот заров. Во многих местах он выбивается наружу.
Если кто-нибудь пожелает отделить куски друг от друга (Речь, очевидно, идет о песчанике.), должен будет приложить большие усилия — все во власти всевышнего. [403]
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. История племени рузаки и причина такого его наименования
editДа не пребудет скрытым и утаенным от солнцеподобного разума всадников ристалища красноречия и пытливой мысли /358/ искусных наездников арены риторики, что “рузаки” — слово [языка] дари. Некоторые его писали через “дж” и “ш”. “Рузаки” означает по существу “один день”; что же до “к”, который стоит в конце слова, то это не что иное, как [суффикс] “к” и “йай единичности” в “хаджаки”, “пардаки” и подобных им словах. Некоторые из отмеченных даром красноречия считают, что “каф” и “йай” в персидском языке служат уменьшительными суффиксами. Возможно, написание через “дж” присуще арабским авторам, которые везде, где в [языке] дари встречается “ж”, ставят “дж”. “Ш”, по свидетельству достойных доверия историков, присуще природе курдского письма.
Весьма правдоподобна версия, что племя рузаки образовалось из двадцати четырех курдских родов в местечке Таб, относящемся к Хойту 595, в один день. Племя делится на две ветви: двенадцать его подразделений назвали билбаси 596 и [другие] двенадцать — кавалиси 597. Билбаси и Кавалиси — [также] два селения в вилайете Хаккари. По другой версии, это названия двух родов из племени бабан.
Короче говоря, вначале они собрались в Табе, поделили между собою здешние земли, объединились, поставили над собою (Букв, “для себя”.) правителя и приступили к завоеванию вилайета. И известно, что те, кто не получил доли во время того раздела в селении Таб, коренными рузаки не являются. Подставив шею под ярмо повиновения своему повелителю, они начали завоевания.
Рассказывают, правителем Бидлиса и Хазо в то время был некий Давид 598 из наместников Грузии. [Племя] рузаки /359/ отобрало у него вилайет Бидлиса и Хазо. По другой [404] версии, Бидлис они захватили у племени курдаки, а Хазо — у грузин. Некоторые считают, что они отняли Бидлис у племени зукиси, за истинность слов ответственность несет рассказчик.
Словом, некоторое время спустя после того как они стали владетелями областей Бидлиса и Хазо, тот, кто взялся за дело управления племенем рузаки, умер, и с ним закончился род его. С этого времени все в племени рузаки пошли один на другого, и никто никому не подчинялся. И сказался [тогда] скрытый смысл этих строк Мавлана Хатифи 599 — стихотворение:
Горько следует оплакивать ту страну, В которой не ведают, кто ее защитник.
Впав в опьянение, публичная женщина будет рыгать в Каабе, Если сзади не будет палки правителя.
Некоторое время спустя, пока дела их пребывали в таком состоянии, главы аширатов и племен, посовещавшись, пришли к такому выводу: “В городе Ахлате проживают два брата по имени 'Иззаддин и Зийа'аддин из царского рода Сасанидов. Мы привезем их к себе и любого, который окажется достойным и способным управлять нами, поставим эмиром и передадим ему бразды власти, дабы дела в стране пришли в порядок и явили процветание, а бунтовщикам было неповадно устраивать смуты и мятежи. Знать и простые люди племени, согласившись с таким условием, пусть его выполняют”. Несколько человек из племенной знати [рузаки] отправились в город Ахлат и со всеми почестями и церемониями доставили царевичей в Бидлис. Одна партия поставила на правление 'Иззаддина в Бидлисе, /360/ другая — Зийа'аддина в Хазо. Предав головы ошейнику послушания, они доверили на их усмотрение ведение своих важных дел, духовных и материальных, и препоручили их мощной деснице бразды управления страной. Эмир 'Иззаддин со своей стороны, как и подобает, выполнял обязанности, налагаемые на него верховной властью, и внушил аширатам, племенам и [всему] народу [рузаки] доверие и упование. [405]
И поистине ашират рузаки славится среди родов и племен Курдистана замечательным мужеством и воинственностью. [Людям этого племени] присущи необыкновенное достоинство и душевное благородство, правдивость и верность, благочестие и набожность. В любое время, когда их правители встречались с трудностями, они не оставляли невыполненной ничтожнейшую из мелочей службы и обязанностей, налагаемых на них преданностью и самоотверженностью. Когда они теряли вилайет Бидлиса, а правители их оказывались смещенными, следуя своим планам и усмотрениям, они: обходились без помощи и содействия других, уповая [лишь] на покровительство Аллаха, и [вновь] становились хозяевами страны. В народе говорят, что в стенах Бидлисской крепости не найдется столько камней, сколько раз ашират рузаки оставался без правителя. И если у могущественных государей возникнет желание покорить Курдистан, несомненно, в первую очередь они будут иметь дело с правителями Бидлиса и аширатом рузаки. Пока не подчинится племя рузаки, не покорятся и остальные племена Курдистана. Поэтому, когда султан Гази отобрал вилайет Бидлиса у здешнего правителя Шамсаддин-хана, и [тот], опасаясь гнева /361/ государя, уехал в Иран, племена байики, мудаки, зидани и билбаси три года не подчинялись наместникам рода 'Усмана. И все курдские эмиры, что согласно повелению Сулаймана, подобно дивам с горы Каф 600, обрушились на их отряды, не смогли их усмирить, пока государь с достоинством Сулаймана через правителя Хазо Баха'аддин-бека не освободил от всех податей население долины Кефандур и племя байики и не заручился доверием и поддержкой сыновей Шайх Амира билбаси — Ибрахим-бека и Касим-бека. [Таким образом], силой завоевать вилайет Бидлиса не удалось.
Сыновья курдских эмиров часто приезжают в Бидлис и беззаботно живут там, [но] благороднорожденные рузаки не подходят даже к двери домов эмиров Курдистана (Тем самым подчеркивая свою независимость от них и нежелание как-либо с ними считаться). [Люди] [406] ашйрата рузаки, попадая в чужую страну, проявляют при перенесении жестоких страданий и мук выносливость и терпение, мужество и силу, берут за правило покорность и смирение и достигают высоких степеней. Этими качествами они отличаются среди других племен Курдистана.
Племя [рузаки] делится на двадцать четыре ветви, из которых пять — кисани, байики, мудаки, зукиси и зидани — принадлежат к старинным племенам Бидлисского вилайета. Остальные двадцать [ветвей] относятся к билбаси и кавалиси. Билбаси включают каладжири, харбили, балики 601, хайарти, кури, барийши, сакари 602, карей, бидури и бала-гирди 603. В кавалиси входят зардузи 604, андаки, партафи, кавалиси, курдаки, сухразарди, кашаги, халидя, астурки 605, азизан.
/362/ ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Описание генеалогии правителей Бидлиса и к кому она восходит
editНеоднократно указывалось и отмечалось в некоторых исторических сочинениях, что родословная правителей Бидлиса восходит к государям [династии] Сасанидов, и они получили известность как потомки Ануширвана. Более правдоподобно, что в правление Ануширвана Джамасб, сын Пируза, — пятый [государь] из династии Сасанидов — управлял Арменией и Ширваном на правах наместника Кубада. После своей смерти он оставил три сына: Нарса, Сурхаба и Бахвата. Нарса заступил место отца, и [А]нуширван оказывал ему подобающее содействие. День ото дня крепло положение [Нарса], пока [однажды] не двинул он войска на Гилян и не покорил ту область. Он взял [в жены] дочь одного из гилянских правителей, от которой у него появился сын, названный Джилан-шахом. Владетели Рустемдара являются его потомками.
Сурхаб правил в Ширване, и к нему восходит родословная наместников Ширвана. Бахват предпочел поселиться в Ахлате и довольствовался небольшими доходами. Он не старался [407] расширить [свои] владения по обычаю отцов и дедов, и с него начинается родословная правителей Бидлиса. Владетелям Рустемдара и Ширвана [таким образом] правители Бидлиса приходятся двоюродными братьями.
Согласно достоверному преданию, ныне или к концу месяца зу-л-хиджжа 1005 (август 1597) года — вот уже 760 лет власть в Бидлисе, в зависимых и окрестных, относящихся и прилегающих к нему областях принадлежит его [настоящим] правителям, за исключением [периода] примерно в 110 лет, когда [Бидлис] ими был потерян и перешел в чужие руки. Четыре поколения султанов посягали /363/ на их страну — обстоятельства каждого из них будут подробно описаны на своем месте.
Словом, как уже было начертано отполированным горестями пером [нашим], ашират рузаки поставил 'Иззаддива на правление в Бидлисе, а Зийа'аддина — в Хазо. Прошло некоторое время их правления, и расположение жителей Бидлиса к Зийа'аддину возрастало изо дня в день, тогда как к 'Иззаддину подобной любви они не проявляли. Когда об этом стало ведомо Зийа'аддину и он убедился, что уважение к нему народа бидлисского безгранично, он приехал однажды из Хазо в Бидлис, желая повидаться с братом. Удостоившись встречи, братья расстелили ковер радости и увеселения и воздали должное удовольствиям жизни.
Зийа'аддину полюбился бидлисский климат. Кроме того, он видел, что надежды и чаяния знати и простонародья города Бидлиса обращены к нему, и в сердце его зародилось желание заполучить власть над теми областями. Он тайно сговорился с гарнизоном крепости и уведомил его: “Когда я выеду из крепости, брат последует за мною, и под каким-нибудь предлогом я вновь возвращусь в крепость”. Зийа'аддин испросил у брата позволения уехать и направился в Хазо. 'Иззаддин поехал проводить брата. Отъехали немного от города, и Зийа'аддин сказал ему: “Я оставил в крепости перстень, и никто, кроме меня, не знает, где он находится. Если вы соизволите минутку меня подождать, я быстро вернусь в крепость и возьму свой перстень”. [408]
Брата убедить нетрудно (Букв, “до сочувствия брата недалеко”.). /364/ 'Иззаддин тотчас остановился: и занялся охотой, а Зийа'аддин, пользуясь благоприятным случаем, вошел в крепость, закрыл ворота и направил брату следующее послание: “Уповая на проявление братского милосердия, [мы надеемся], что вы поживете несколько дней в Хазо, а [ваш] покорный слуга останется в Бидлисе, поскольку здешний климат пришелся по нраву сему несчастному”. 'Иззаддин, узнав об этом, вернулся к воротам крепости, но какие усилия ни прикладывал, сколько ни умолял вероломного [своего] брата, ничего из этого не вышло. Он вынужден был направиться в Хазо и Сасун, управление теми областями утвердилось за ним, и настоящие наместники Хазо, известные под именем Азизан, происходят от его сыновей и внуков. Правители Бидлиса принадлежат к потомкам Зийа'аддина и именуются Дийадин[ами].
В исторических сочинениях [этому] несчастному удалось встретить имена восемнадцати правителей Бидлиса, время правления которых превышает 450 лет. За дни своей власти они [ни разу] не оставляли свой вилайет. Имя того, у кого атабек 'Имададдин, сын атабека Ак-Сункура, отобрал Бидлис, осталось неизвестным, и [нам] при написании этих строк не удалось [его] выяснить на основании тех исторических сочинений, которые были [нам] доступны. Более правдоподобно предположение, что Бидлисом завладел Кызыл Арслан 606 во время завоевания Азербайджана и Армении. После Сельджукидов в конце правления хорезм[шахов], когда в Бидлис прибыл султан Джалаладдин, сын султана Мухаммад Харизмшаха, [там] правил Малик Ашраф. После него к власти пришел его брат Малик Мадждаддин, его преемником стал 'Иззаддин, за ним следовал мир Абу Бакр, /365/ за [мир Абу Бакром] — эмир Шайх Шараф и за ним — эмир Зийа'аддин, который был современником Тимура Гургана и имел с ним встречу.
Со времени его правления по настоящий момент, когда по [409] праву наследования власть перешла к автору этих строк, история владетелей Бидлиса представляется [нами] ясно, и события времени правления каждого из них будут подробно изложены на своем месте. С помощью Аллаха, всемогущего владыки [нашего], [мы] поведаем о тех правителях Бидлиса, чья слава и величие достигли апогея под сенью чудодейственного ока высокодостойных султанов и всемилостивейшей десницы всемогущих хаканов, и о других, от очага которых поднялся дым незаслуженной [кары] под губительным самумом мести и пламенем гнева славных падишахов и благородных государей, чья мощь [довлеет] над всей вселенной.
Рассказ [этот] будет такого рода. Первыми, кто в давние времена посягнул на вилайет правителей Курдистана, были Сельджуки Азербайджана 607. Дело в том, что во времена султана Махмуда б. султана Мухаммада б. султана Малик-шаха Салджуки должность наместника некоторых областей вилайета Ирака Арабского была дарована атабеку 'Имададдину, сыну Ак-Сункура, а управление Азербайджаном и Арменией — атабеку Илдавизу, который Кызыл Арслану приходится дедом. Оба достойным образом взялись за то дело и являли надлежащую твердость и старание в охране и защите, попечении и оберегании [вверенных им] областей.
В 521 (1127) году владетель Мосула умер, и управление теми районами присоединили к обязанностям 'Имададдина Занги (Букв, “до сочувствия брата недалеко”.). Изо дня в день возрастало его могущество вплоть до того, что он повел войска на Сирию и Алеппо и за короткое время /366/ подчинил ту страну. В 534 (1139-40) году он отправился походом на Курдистан и Диарбекир, завоевал Бидлис, Джезире, Ашут, Акру и другие районы, разрушил крепость Ашуб 608, на ее месте основал новую и назвал своим именем — Имадия. Ныне Имадия стала центром того вилайета.
Курдистан, в частности Бидлиоская крепость, более сорока лет оставался во владении у сельджукского атабека, пока в [410] 576 (1180) году султан Салихаддин б. Нураддин б. Сайфаддин Гази Атабаки 609 не бежал, потерпев поражение в битве с египтянами. После этого на поверхности солнца их могущества и на челе луны их величия обнаружились знаки затмения. [Люди] аширата рузаки, что долгие годы скрывались за тучами горя и, как дикие звери, рыскали по горам и лесам, упорно выжидая удобного случая, [теперь], подобно тиграм и свирепым львам, спускались с гор и обрушивались на остатки [войска] атабеков. Блестящим закаленным мечом они очистили от праха чужеземцев [свои] степи и горы. Тот, кто правил в Бидлисе и тех районах как их наместник, оставил многочисленные благотворительные сооружения в городах Бидлисе и Ахлате: соборные мечети, караван-сараи и мосты. Согласно другой версии, город Бядлис находился у Кызыл-Арслана Атабаки. Так или иначе, правление Ак-Сункура в Ираке Арабском соответствует наместничеству в Азербайджане Илдагиза, и периоды их правления совпадают 610. /367/ B Бидлисском вилайете проживают их потомки — [племя] cараджийан. Сараджийан — [не что иное, как] искаженное салджукийан. Потомки [родов] тадж-ахмад, кара-куте, кули-узба-кан и других принадлежат к тому племени.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Милости и благодеяния, оказанные покойными государями правителям Бидлиса
editЭта часть состоит из четырех глав
ГЛАВА ПЕРВАЯ. О Малик Ашрафе
editВ зерцале высоких как небо помыслов сладкоречивых ораторов и сияющей, подобно солнцу, мысли златоустов-рассказчиков найдет отражение то обстоятельство, что вначале Малик Ашраф, воссевший на трон правителя Бидлиоского вилайета, был наместником султанов Египта и Сирии и современником Малик Ашрафа 611. Те государи оказывали ему [411] должное покровительство вплоть до 625 (1227-28) года, когда под натиском смертоносных войск Чингиз-хана султан Джалаладдин, сын султана Мухаммад Харизмшаха, оставил территорию Ирана и отправился в Индию. Когда в отдаленных районах Индии до него дошел слух о смерти Чингиз-хана, он через Кидж и Мекран 612 прибыл в стольный город Исфахан с намерением завоевать Иран, как говорит создатель изящного стиля Камал Исма'ил Исфахани 613, — стихотворение:
Расцвела снова земля Под благодатною сенью шатра владыки мира.
Поздравляют друг друга со спасением Те, что остались в живых из людей и животных.
[Возрождается] землепашество, появляются новые поколения, После того как [все] было покинуто на произвол насилия и громоподобных ударов.
Чтобы снова служить при дворе твоем, /368/ Вновь стала возрождаться человеческая природа.
Ты удостоишься долголетия Нуха, ибо в мире [Лишь] благодаря тебе после потопа наступило благоденствие.
Ты отстоял мимбар ислама перед крестом, Ты убрал колокол с места, откуда провозглашают азан.
С чела правосудия ты снял покрывало гнета, Лик веры ты очистил от завесы богохульства.
И без подобия преувеличения [можно сказать], что за короткое время он очистил те области от поганых неверных, пока два года спустя, прослышав о событиях в Иране, Уктай-каан не отправил туда против султана Джалаладдина Сутай-бахадура и Чурмагун-нойона 614 с тридцатью тысячами кровожадных монголов. Не имея возможности оставаться, султан отправился в Арран и Армению и завладел Тифлисом. Как говорит Камал Исма'ил — стихотворение:
Который из государей [твоей] эпохи, кроме тебя, [Смог] накормить своего коня ячменем из Тифлиса и напоить водою из Индийского океана ? [412]
Автор истории Раузат ас-сафа [Мирханд] писал, что султан вначале направился из Ирака в Ахлат. Правителем Виллиса тогда был Малик Ашраф, его брат Малик Мадждаддин на правах его наместника охранял Ахлат. [Но местные жители], пребывая в самообольщении относительно Ахлата (Букв, “обоняние этой группы было так испорчено дымом от Ахлата”.), так понадеялись на крепость стен, обилие запасов, многочисленность защитников, что совсем отказали султану в помощи и принялись бранить и поносить [его]. Султан тогда повелел созвать войска, дал указание приступить к осаде крепости, и с обеих сторон взвились языки пламени сражения. Когда осада затянулась, силы городского населения от недостатка провианта истощились, /369/ и разъяренные воины султана захватили городской вал. Малик Мадждаддин укрылся в цитадели, [что находилась] в центре города, — комендантом ее был 'Иззаддин, мамлюк Малик Ашрафа. Поскольку осажденные были доведены до крайности и силы людей от недостатка провианта иссякли, порешили заключить мир с султаном. В тот же день Малик Мадждаддин смирился с судьбой и явился на службу к султану. Султан простил ему [все] его ошибки и отметил [своими] царскими милостями. Но [Мадждаддин], войдя в государев меджлис, встал [и] просил [сохранить] 'Иззаддину жизнь. Султан пожаловал в ответ: “Когда ищешь власть и правление, не подобает просить за своего слугу-мамлюка”. Два дня спустя 'Иззаддин также с покорностью оставил крепость, приказав своим сопровождающим надеть под кафтаны кольчуги и кирасы, намереваясь, как войдет в государев меджлис, нанести [Джалаладдину] смертельную рану. Приближенные султана узнали о его коварном замысле и провели к султану обезоруженным. [Он] повелел заковать их в цепи и вместе с Мадждаддином посадить в тюрьму.
Во время осады Ахлата Малик Ашраф посылал к мамлюкскому [султану] Сирии и [Египта] гонцов и послания с просьбой о помощи и содействии. Тем временем прибыли к нему на помощь войска Египта и Сирии, и Малик Ашраф вместе с войском Курдистана, военачальником которого он был, [413] выступил им навстречу, в Мушской долине присоединился к ним, и они вместе отправились “а султана Джалаладдина.
/370/ По воле судьбы султан неожиданно заболел и построил [свои] войска, сидя в паланкине. Встреча враждующих сторон произошла в Мушской долине. Трое суток продолжалась великая битва, и под конец потерпело поражение войско султана. Однако страх и благоговение пред ним столь прочно завладели сердцами [его противников], что они, не [осмеливаясь] преследовать его, возвратились назад. Султан же уехал в Ахлат.
Случилось так, что в тот же день в Армении стало известно о [прибытии] монгольского войска, и до высочайшего государева слуха из Тебриза одна за другой доходили вести о приезде Сутай-бахадура и Чурмагун-нойона. По получении такого тревожного известия дела султана приняли другой оборот, он освободил из заточения Малик Мадждаддина и 'Иззаддина, заключил мир с Малик Ашрафом и ступил [в отношениях с ним] на стезю любви, дружбы и согласия. Он испросил себе в жены дочь Малика и соединился с нею узами брака. Султан распустил войско и приближенных и укрылся в Биддисе. Там он прожил некоторое время, предаваясь забавам и кутежам, удовольствиям и развлечениям.
Через каждые несколько дней Малик Ашраф говорил ему в порядке наставления: “Такого рода ваше времяпрепровождение в Бидлисе не подобает [вашему] высокому званию. Вам следует куда-нибудь уехать, а то, не дай бог, монголы узнают, явятся сюда и принесут вилайету [ваших] верных друзей разорение, а августейшей особе султана — вред”. Но как Малик Ашраф его ни уговаривал, султан объяснял его слова корыстью, [якобы] “Малика стесняют расходы, которые он несет из-за нас, и он намерен выпроводить нас из своего вилайета”, /371/ пока однажды ночью, когда султан, будучи пьяным, спал, к воротам Бидлисской крепости не подошло монгольское войско под предводительством Аймас-бахадура, требуя [выдать им] султана.
Сколько ни будили султана ото сна, он был так опьянен вином, что совершенно не приходил в себя. Чтобы привести [414] его в чувство, ему на голову вылили кувшин холодной воды, и он проснулся. Ему сообщили о прибытии монгольского войска и приготовили несколько оседланных коней. Султан сказал дочери Малика: “Сколько твой отец ни давал нам советов по этому вопросу, мы объясняли [его слова] корыстью. Поедешь ли ты теперь со мною или нет?” Девушка охотно, по собственной воле, последовала за ним, и они скрылись под покровом темноты.
В дальнейшем обстоятельства последних дней султана историкам не ясны. Но, как рассказывает в трактате Икбалийе со слов своего духовного наставника шейха Нураддин 'Абдаррахмана Касрафи его святейшество шейх Рукнаддин 'Ала'-аддаула Симнани 615 — да освятит господь его славный корень! — султан вошел в ряды служителей господа и некоторое время занимался в одной из деревень Багдада ремеслом ворсильщика, пока не приобщился к милости Аллаха. По словам автора Та'рих-и гузиде, с султаном повстречался и убил его один курд, мстя за брата, который погиб в битве при Ахлате. Согласно рассказу Даулат-шаха, автора Тазки-рат, его убили курды, польстившись на его коня и одежду. Истина известна Аллаху!
Так или иначе, Малик Ашраф после того долгое время правил, ни одному из государей не подчиняясь 616, и [наконец] переселился в мир вечности. После его смерти на трон; правителя воссел его брат Малик Мадждаддин, как уже упоминалось выше. /372/ За ним правили в той стране их сыновья и внуки, и никто их не беспокоил, пока власть над миром не перешла к его величеству Сахиб-Кирану эмиру Тимуру Гургану — да пребудет над ним милосердие и всепрощение господне!
ГЛАВА ВТОРАЯ. О Хаджжи Шарафе б. Зийа'аддине
editПеред блистательным всепроникновенным благословенным гением просвещенных ученых не осталось сокрытым, что из сочинений историков и людей веры — да пребудет над [415] ними милость всевышнего Аллаха! — выясняется, что в 796 (1393-94) году, что соответствует месяцу фарвардину эры Джалала 617 и году Обезьяны [монгольского летосчисления], Сахиб-Киран [своего] времени эмир Тимур Гурган, покорив обитель ислама Багдад, Джезире, Мосул, Текрит, Мардин и Амид, через Севасар 618 направился к летним становищам Алатага 619.
Когда его величество [государь] остановился в Мушской долине, Хаджжи Шараф, а по словам автора Зафар-наме, во всем Курдистане не было человека, равного ему по справедливости и великодушию, установил связь со слугами Сахиб-Кирана, смиренно [явился] с ключами от крепостей Вид-лис, Ахлат, Муш и других крепостей своих владений, с ценными дарами и приношениями, конями арабской породы и быстроногими верблюдами из Берды 620 и удостоился лобызания милостивых перст.
Был там один гнедой конь с черным хвостом и черной гривой, с поступью газели и статью молодой лани. Глазами он напоминал звезду Канон, раздражительностью — небеса, челом — луну, сумрачностью — Юпитера, мстительностью — Марса, мудростью — Меркурия, быстрым бегом — месяц, игривостью — солнце, очарованием — Венеру. Копыта его походили на агат, хвост — на шелк, зубы — на жемчуг, а [могучие] плечи — на наковальню.
Вместе с другими славными конями, которых /373/ привели в дар окрестные сардары и военачальники, его угнали в Мушскую долину. Он всех опередил, и ни один быстроногий не достиг и пыли [из-под] его копыт. Стихотворение:
Этот пегий быстроногий [конь], подобно лазурному своду, Протянул тысячи нитей от ночного [мрака] к [белизне] дня.
Хвост его [мог бы служить] связкою для [снопа] созвездия Девы (Сноп служит символом созвездия Девы.), Своим копытом он способен оставить зазубрину на диске полной луны,
Коль слетит во время скока копыто его, Новою луною станет оно на небосклоне. [416]
Если бы [пространство] с запада до востока стало единым майданом, Одним прыжком с быстротою молнии перелетел бы он через него.
И стремительный ураган едва ли угонится за пылью, Которую поднял он своими передними ногами.
Завоеватель мира Сахиб-Киран осыпал Хаджжи Шарафа царскими милостями и щедротами, не знающими границ, обласкал его, отличил и вознес среди равных, [даровав ему] почетный расшитый золотом халат и портупею с золотым мечом. Он пожаловал [Хаджжи Шарафу] его область, присоединив еще Пасин 621, Авник 622 и Мелазгерд, и даровал ему на то августейший ярлык, который заканчивался хулой (По адресу его нарушителей.). [Государь] повелел ему заточить в Бидлисскую крепость одного из узбекских принцев, что был преисполнен злобы и вынашивал планы предательства в отношении слуг Сахиб-Кирана. И тот всемилостивейший рескрипт до 940 (1533-34) года хранился в нашей семье. В период междуцарствия, когда умер Шараф-хан и его сын Шамсаддин-хан отправился в страну персов, сопровождаемый знатными [племени] рузаки, указ Тимура и другие государевы грамоты были утрачены.
Словом, после смерти Хаджжи Шарафа за дела правления взялся его законный наследник эмир Шамсаддин, известный под именем Вали.
/374/ ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Об эмире Шамсаддине б. эмире Хаджжи Шарафе
editИз капель, источаемых облаками, питающими перо, и в движении прославленных перст совершенных мудрецов возникает начертание, согласно которому, когда [Кара Йусуф б.] Кара Мухаммад туркиман бежал под натиском доблестных войск эмира Тимура и укрылся у наместника Рума Илдырым Байазид-хана 623, эмир Тимур направил к [нему] гонца, [417] требуя [выдать ему] Кара Йусуфа, а с гонцом — послание, сопровождаемое такими стихами.
Не хочу я, чтобы такая обитель благоденствия, как Рум, Мною была перевернута вверх дном.
Передай нашим рабам ключи от Кемаха, Не делай для себя тесным [этот] обширный мир!
Кара Йусуф — это проклятый разбойник, По чьей вине сопряжены с опасностями для паломников пути к святыне,
От которого ни одна дорога не имеет спасения, Прибег к покровительству твоего двора.
Мечом правосудия покарай его, Накажи его, как он того заслуживает.
Когда гонец Сахиб-Кирана прибыл в Рум и пояснил пред мироукрашающими помыслами султана Рума цель своего приезда, тот составил ответное послание Тимуру и отпустил Кара Йусуфа к правителю Египта Фарруху 624. Поскольку в то время правитель Египта был преисполнен в отношении Сахиб-Кирана дружбы и почтения (Букв, “любви”.), он Кара Йусуфа и правителя Багдада Султан Ахмада Джалаира 625, что выступал за [Кара Йусуфа] просителем, — каждого в отдельности заключил в башни крепости Миср. Но, прослышав о смерти эмира Тимура, он обоих освободил из заточения и каждому повелел выбрать по пятьсот нукеров, из казны Египта назначил им содержание, дабы вошли они в число эмиров /375/ и являли старание в служении государю, [а также] вручил [им] необходимое количество коней и вооружения.
Однако из подданных Султан Ахмада в Египте никого, кроме погонщиков ослов и дворовых, не оказалось, под знаменами же Кара Йусуфа в тех местах собралась многочисленная, группа пригодных к делу людей из туркмен кара-койунлу. Жители Египта, заблуждаясь относительно численности туркмен, заявили султану Фарруху: “Если не оказать [418] Кара Йусуфу и туркменам кара-койунлу отпора, с божьей помощью они вызовут в нашей стране мятежи и смуты”.
Посовещавшись меж собой, население Египта порешило на том, что в день игры в поло султан Фаррух прикажет Кара Йусуфу и его слугам спешиться и собрать на ристалище мелкие камни, а тем временем отряды египтян перебьют не ведающим сострадания мечом тех ни в чем не повинных людей. Кара Йусуфу стало известно об этом заговоре, и он вывел своих мулазимов на ристалище в полной боевой готовности. Султан, как было условлено, повелел Кара Йусуфу и его свите спешиться и очистить ристалище от мелких камней. Кара Йусуф, не сходя с коня, остановился напротив султана и сказал: “О повелитель мира! Пока у государя для рабов [своих] находилась ласка и милость, мы были [верными] слугами и подчиненными. Теперь же, когда султан, внимая речам завистников и зложелателей, намерен покуситься на жизнь и честь рабов [своих], и оставаться в этих областях не желаю”. Сидя верхом на коне, он поклонился султану, [затем] повернулся, пришпорил коня и, поторапливая нукеров, покинул ристалище. /376/ Рассказывают, до Диарбекира сто восемьдесят раз путь ему преграждали войска, и всегда одолевал он врагов силою [своего могучего] плеча, ловкостью и тактическими приемами, им примененными в тех смелых сражениях. Из Диарбекира он прибыл в Бидлие и обратился за покровительством к здешнему правителю малику Шамсаддину и отдал малику [в жены] свою дочь. Тот [же] пожаловал ему район Пасина и крепость Авиик.
Кара Йусуф провел там зиму и летом 809 (1406-07) года, поддерживаемый маликом Шамсаддином, в местечке Чохур-Саад имел сражение с Мирза Абу Бакром, сыном Мирза Мираншаха, сына эмира Тимура, и обратил его в бегство. К [Кара Йусуфу] перешел Чохур-Саад, Маранд, Нахчеван, Шарур и Маку. Зиму в том году он провел в Маранде. [419]
В 810 (1407-08) году Мирза Абу Бакр со своим отцом Мирза Миран-шахом и несметным войском через Ирак и Хорасан направился в Азербайджан войною на Кара Йусуфа туркимана. Встреча враждующих сторон произошла в Шамб-и Газане Тебризском 626, и поражение понесли войска Джагатая (Т. е. монгольские войска.). Мирза Миран-шах был убит, и Азербайджан безраздельно перешел к Кара Йусуфу.
Изо дня в день все выше восходила его счастливая звезда, и по-прежнему между Кара Йусуфом и эмиром Шамсаддином наблюдалось единодушие и согласие. [Кара Йусуф] обходился с ним как с сыном и, утвердившись на султанском троне, пожаловал ему во владение вилайет Бидлиса с относящимися и прилегающими к нему районами. Грамоту, им дарованную эмиру Шамсаддину по этому случаю, можно пересказать в следующих выражениях.
Текст грамоты 627:
“Да ведают дражайшие дети [наши] — да хранит их всевышний! — все эмиры улусов, /377/ туманов, тысяч и сотен, военачальники, правители, финансовые чиновники, землевладельцы, городские старшины, простой народ и вельможи, квартальные и сельские старосты Курдистана — все, высокорожденные, знаменитые и прославленные, жители и обитатели Бидлиса, Ахлата, Муша и Хнуса с относящимися и прилегающими к ним областями, что, поскольку очевидны совершенная преданность, единодушие [с нами], крайнее отличие и самоотверженность, предельная стойкость и благонадежность, его сиятельства, прибежища эмирата, дражайшего сына [нашего] — величайшего, справедливейшего, наиразумнейшего,. благороднейшего эмира, эмира эмиров Ирана, эмира Шамсаддина Абу-л-Ма'али — да продлит господь всевышний дни державы его, победы его, славы его и благоденствия его вплоть до дня Страшного суда! — в соответствии с нашими царскими помыслами мы нашли необходимым и целесообразным, как и прежде, отличить и вознести упомянутого эмира среди равных ему всевозможными милостями и [420] пожалованиями. Это и послужило причиною появления и обнаружения на страницах обстоятельств его знаков благодеяний и щедрот государевых. Ныне и незамедлительно мы вновь жалуем ему на правах правителя, эмира, повелителя и владетеля поземельную подать и налоги ливанские с Бидлиса, Ахлата, Хнуса, Муша и других крепостей и подчиненных областей вместе с окрестными, прилегающими и относящимися к ним районами, что ранее принадлежали упомянутому эмиру. Пожалованы они ему без права чьего-либо вмешательства и соучастия. И этот, распространяющий над всеми странами божественную благодать, указ издан с тою целью, чтобы утверждению вышеупомянутого эмира на пост правителя, хакима и владетеля округов, местностей, зимних становищ и деревень, которые еще ранее принадлежали упомянутому эмиру, препятствий не чинили, вокруг не околачивались и не беспокоили подданных и людей его. Каждый, кто поступит противно указу, ответит [за это] /378/ и понесет самое суровое наказание. Эмиры, начальники, знатные и высокорожденные, население и коренные обитатели Бидлиса, Ахлата, Муша, Хнуса с местностями и деревнями, коменданты и жители крепостей обязаны всегда признавать его светлость — прибежище эмирата, сына [нашего] своим эмиром и правителем, неукоснительно следовать слову, совету и помыслу его и являть послушание, преданность и верность. Во всех тяжбах, важных делах и торговых операциях пусть всецело полагаются на доверенных лиц вышеупомянутого эмира, с чем бы он ни обратился [к ним], будут покорны и послушны и всюду поступают таким образом. Когда [грамота] украсится высокой и благородной государевой печатью, пусть ей верят. Писано в [день] десятый месяца раби'-ал-аввала 820 (27 апреля 1417) года”.
Автор Матла' ас-са'адайн 628 рассказывает, что сорок дней спустя после смерти Кара Йусуфа, в день восемнадцатый священного месяца зу-л-хиджжа 823 (21 декабря 1420) года эмир Щамсаддин через одного из верных слуг направил в Арранский Карабаг ко двору Мирза Шахруха послание с [421] изъявлением благопожеланий. В начале весны, когда Мирза уехал из зимних становищ Карабага к границам Арзинджана на войну с сыновьями Кара Йусуфа туркимана, первого джумади-л-аввала 824 (4 мая 1421) года от имени правителя Бидлиса эмира Шамсаддина в местечке Китме-Гийаси Казн Мухаммад передал Мирза Шахруху многочисленные дары и приношения, был допущен в его августейший диван и довольный возвратился назад. Когда же победоносное войско Шахруха разбило шатры свои в окрестностях Ахлата, на стоянке Маргу, которая представляла собою зеленые, цветущие луга, /379/ эмир Шамсаддин с несколькими курдскими эмирами встретил августейший кортеж. Первого дня [месяца] джумади-с-сани упомянутого года он удостоился лобызания милостивых перст и благосклонного чудодейственного взора. [Шамсаддин] был отмечен царскими милостями и падишахскими щедротами, и [государем] были подписаны новые грамоты “а управление Бидлисом. В день шестнадцатый упомянутого месяца он получил позволение уехать и отбыл в свой вилайет.
Без подобия преувеличения и краснобайства, без тени нарочитого восхваления и пристрастного описания [можно сказать], что эмир Шамсаддин был мужем в высшей степени благочестивым (Букв, “верующим в единство бога”.), мудрым и могущественным в делах правления. Население той страны питало к нему неизъяснимое доверие. По-видимому, случилось так, что, когда прошел он семь ступеней [духовного совершенствования], в нем появилось нечто, присущее близости [к всевышнему], ибо известно предание, передаваемое некоторыми трактатами по суфизму, что дикие звери и птицы были его преданными друзьями. Когда совершал он омовение, хищники пили воду из благословенных ладоней того святого мужа. Ему приписывают много других чудесных и необыкновенных деяний, рассказ о которых здесь был бы неуместен. Его драгоценное время неизменно посвящалось милостивым беседам и общению с благородным сословием ученых и совершенных и высокодостойным братством суфиев. В народе он известен как эмир [422] Шамсаддин ал-Кабир (“Великий”), и постоянно жители той страны возносят молитвы за благочестивую душу того святого мужа.
Во времена смут, вызванных туркменами, он стал чеканить свою монету и установил хутбу на свое имя, и поныне в городах Курдистана известны монеты из [сплава] золота и серебра [весом] в один мискаль, называемые “шамсаддини”, — знатные /380/ Курдистана сохранили их как залог удачи и преуспеяния,— это своими глазами наблюдал сей ничтожный. Он лично видел три разновидности дирхемов, носящие имена трех правителей Бидлиса: первый — имя Мухаммада б. Шарафа, второй — Шарафа б. Мухаммада и третий — Шамсаддина б. Зина'аддина.
Тому достойному принадлежит построение странноприимного дома, лечебницы, постоялого двора и соборной мечети на Гёк-Мейдане, основанной им в 810 (1407-08)году и известной [под названием] Шамсийе. Селение Тармит, относящееся к Мушу, деревня Кафо, подчиненная области Карджиган, деревня Казух, расположенная между Арджишем и Адилджевазом, вместе с четырьмя поселениями, семь лавок, один караван-сарай, двадцать армянских дворов в самом Бидлисе и окрестностях остались от добрых деяний его светлости, не считая того, что погибло от смут времени. Странноприимный дом существует поныне — нищим и местным жителям [там] дают хлеб и похлебку. Селение Казух же является вакфом для простого народа и знатных — там путники могут получить хлеб и еду.
Наконец, в городе Ахлате эмир Шамсаддин удостоился мученической кончины от руки сына Кара Йусуфа туркимана — Мирза Искандара, который отличался необыкновенною глупостью и невежеством. Согласно традиции тело того благородного перевезли из Ахлата в Бидлис и похоронили к востоку от Гёк-Мейдана, напротив его странноприимного дома. По другой версии, он покоится в Ахлате, и относительно места его погребения мнения расходятся. Устная традиция объясняет причину его гибели так. Жена его, молочная [423] сестра Искандара, как и он, была туркменского происхождения. Натура ее питала неистощимую страсть к верховой езде, игре в мяч и стрельбе из лука, /381/ и время от времени ей приходило в голову предаваться тем занятиям в Бидлисе. Как великий эмир ни отговаривал ее от того опасного занятия: “Мы — курды, и обычаи туркмен нашими людьми не одобряются, лучше оставить это”, она не унималась. Стихотворение:
Коль не выходит дело добром, Оно непременно кончается позором.
Как и следовало ожидать, начались раздоры и препирательства. Эмир Шамсаддин, доведенный до предела дерзостью и бесстыдством молодой женщины, ударом кулака выбил ей зуб. Та завернула тот зуб в бумагу и отправила в Арджиш к своему брату послание, полное жалоб и сетований. Когда эмир Шамсаддин поехал в Ахлат для встречи с [Мирза Искандаром], тот наглый тиран, прозванный Дилу Искандаром (“Неистовым Искандаром”.), убил его. Но автору этих строк такая версия представляется сомнительной. Ясно, что причиною убийства великого эмира послужили тесные связи и дружба его с двором Мирза Шахруха.
Так или иначе, после мученической кончины того великого эмира правителем вилайета и держателем ожерелья власти стал его законный наследник эмир Шараф. Это был человек не от мира сего — умопомешанный. По ночам он забирался в банные печи, построил железную клетку и днем сидел там, беспрестанно повторяя такие слова: “Место самца куропатки в клетке”. По этой причине жизнь его оказалась недолговечнее времени цветения розы, и на страницах эпохи от него не осталось никаких следов. Стихотворение:
Весел ты или печален в этом караван-сарае, Ты никогда не чувствуешь уверенности в этом вечно изменяющемся мире. [424]
[Ho] сколь все равно мы должны /382/ покинуть это жалкое обиталище, Радость лучше, чем горе, веселье предпочтительнее скорби.
Достойные доверия авторы повествуют, что жена эмира Шарафа Шахим-хатун была из дочерей владетелей Хасанкейфа. Еще при жизни мужа она взяла от улемов фетву 629 и соединилась узами брака с эмиром Саййиди Ахмадом Насир-аддини. Когда эмир Шараф прошествовал в райские сады, после него остался один малолетний сын по имени Шамсаддин, который еще не подходил для управления и власти. По этой причине бразды правления в Бидлисском вилайете перешли в достойную десницу эмира Саййиди Ахмада и Шахим-хатун.
После этого события племенная знать рузаки принялась бунтовать и своевольничать, каждый по своему усмотрению захватывал один из округов Бидлиса. Так, эмир Мухаммад Насираддини завладел Ахлатом, 'Абдаррахман-ага кавалиси — округами Чукур и Муш, и среди племен рузаки начались раздоры и препирательства. Каждый претендовал на власть и желал стать эмиром. Стихотворение:
Когда страна лишается правителя, Каждый деревенский староста мнит себя вали.
Некоторое время дела вилайета обстояли таким образом, пока однажды эмир Шамсаддин не выехал из Бидлисской крепости на охоту. Некий 'Умар Йадгаран из аширата байики, нагрузив несколько ослов топливом, обычным путем направлялся из района Кефандур в город торговать. У моста Араб они встретились. 'Умар, пренебрегая вежливостью, не убрал с дороги 'Своих ослов и так их погнал, что задел поленом эмира Шамсаддина по колену. Тот сказал: “Эй, глупый осел! Что у тебя глаз нет /383/ присмотреть за своими ишаками, пока люди пройдут?” 'Умар, со своей стороны нарушая приличия, дерзко заявил в ответ: “У того глаз нет, кто не видит собственных недостатков”. Эмира Шамсаддина слова его привели в крайний гнев и ярость, и он уже готов был оскорбить и обидеть его, но по своему милосердию и [425] снисходительности предпочел сдержаться и дал ему пройти безнаказанно. Стихотворение:
Коль будешь ты терпелив, без сомнения, Мало-помалу терпение принесет тебе счастье.
После того как гнев у него прошел, он подумал: “А вдруг дерзость этого неуча имела под собой какую-то почву?” Возвращаясь с охоты, он увидел 'Умар Йадгарана, который продал свои дрова и ехал домой. [Эмир] подозвал его к себе и сказал: “Эй ты, невежественный курд, эти сказанные тобою слова были нелепыми и пустыми, ты поступил невежливо”. Тот смиренно стал просить извинения: “О истинно благороднорожденный! О свет ясного ока! Раб [ваш] не допускал неучтивости, а единственно, желая вам счастья, из самых чистых побуждений произнес на курдский манер несколько слов. Коль желаешь ты слушать, то потребуй твоего покорного слугу к себе на беседу, и я подробно все доложу”. Эмир попросил его подробно пояснить эти слова. 'Умар без преувеличения и без утайки от начала до конца поведал ему, как; помнил, историю его родительницы и эмира Саййиди Ахмада Насираддини — как при жизни отца его она взяла от улемов фетву и вступила в брак с ним, и как они захватили власть. /384/ Эмир Шамсаддин одобрил благие его помыслы и спросил: “Как же можно поправить дело и вернуть утраченное?” 'Умар сказал: “Следует одного за другим привлечь к себе таких-то и таких-то подходящих юношей племени рузаки, обещаниями и угрозами склонить на свою сторону и обратить в своих единомышленников. А потом я скажу тебе, как поступать [дальше]”.
Эмир Шамсаддин последовал совету — ежедневно он призывал к себе одного-двух юношей [племени] рузаки и брал с них клятву верности. Мир Саййид Ахмад, узнав об этом, бежал, прибегнув к покровительству правителя [племени] бохти мир Абдала. Вскоре эмир Шамсаддин убил свою мать и поспешно направился в вилайет Бохтан в погоню за мир Саййид Ахмадом. Когда эмиру Абдалу стало известно о наступлении эмира Шамсаддина, он собрал свое, войско, подошел к [426] берегу реки Зальм 630, подготовился к битве и сражению и выступил навстречу эмиру Шамсаддину. Войска вот-вот должны были столкнуться, когда эмир Шамсаддин послал к эмиру Абдалу гонца и потребовал у него мир Саййид Ахмада. Эмир Абдал в ответ заявил: “Такое требование будет уместным, если вы передадите нам мир Хасана ширави, который перед этим убил одного из сыновей эмиров бохти, потом бежал и укрылся при вашем дворе. Мы же со своей стороны передадим вам мир Саййид Ахмада”.
Словом, после обмена гонцами и посланиями порешили на том, что вместо мир Хасана ширави эмир Шамсаддин в качестве заложников пошлет несколько человек из знати рузаки, /385/ а [эмир Абдал взамен] передаст мир Саййид Ахмада; потом эмир Шамсаддин отошлет к нему мир Хасана, а [эмир Абдал] возвратит ему представителей знати [рузаки]. B соответствии с этим эмир Шамсаддин отправил в качестве заложников за мир Саййид Ахмада нескольких смельчаков — отличных пловцов и мужественных воинов, и так с ними условился: “Вам нужно быть на берегу реки. Как только в нашем лагере послышится шум и начнется подготовка к ночной атаке, бросайте своих коней, оружие и снаряжение и голыми кидайтесь в воду. Вплавь перебирайтесь на другой берег и присоединяйтесь к нашему войску, ибо я никоим образом не склонен выдавать эмира Хасана племени бохти”.
Представители знати рузаки, следуя указанию, направились к эмиру Абдалу. Тот со своей стороны послал эмира Саййид Ахмада с просьбой взамен передать эмира Хасана — [тогда] меж ними наступит мир и согласие и [заложники] будут освобождены.
Когда владыка четвертого неба снял с головы золотой венец [свой], ночь облачилась в черные одеяния Аббасидов, а покинутый солнцем небесный свод раскрыл [свои] очи в ожидании хранителей мрака, эмир Шамсаддин мечом возмездия прервал нить жизни неблагодарного эмира Саййид Ахмада и послал храбрецов рузаки в ночную атаку к берегу реки Зальм. Дозорные войска бохти, приведенные в смятение их стремительным натиском, подняли крик. Между тем [427] представители знати рузаки, заметив происходящее, бросились в воду и, переплыв [реку], присоединились к своему войску.
На рассвете, когда властелин востока /386/ устремил ввысь лучезарные стяги, принуждая несметные полчища звезд, оставив берега моря заката, вернуться в четвертую небесную сферу, и направил свои высокие помыслы на то, чтобы рассеять ночную тьму, оба войска ступили ногою мужества на ристалище отваги, готовые ринуться в бой, и на берегу реки подготовились к сражению.
[Тогда] эмир Шамсаддин, пришпорив своего коня, выехал вперед и сказал: “О эмир Абдал! Я убил своего слугу, который допустил в отношении меня предательство и измену. Отныне к вам я не питаю ни вражды, ни неприязни. Если [все же] вы желаете споров и препирательств, то вот поле битвы и вот воины”. Когда эти слова дошли до слуха [людей] племени бохти, эмир Абдал тоже выступил вперед и сказал: “О эмир Шамсаддин! Великие отцы и деды ваши с давних времен почитались нашими дедами как старшие, всегда меж ними были раскрыты врата искренности и дружбы, и они следовали путем взаимяого согласия и любви.
Полустишие: “Упаси меня господь, коль предприму я дело”, противное старинному обычаю, отвергнутое и проклятое создателем и [его] творениями, которое покрыло бы [меня] позором в этом мире и в мире будущем. Сколь эмир Саййид Ахмад забыл о своем месте, вышел за рамки учтивости и получил по заслугам, ныне, уповая на благородство нрава и добродетель [вашу, мы надеемся], что, свернув ковер ссоры, вы заложите основание единения и дружбы [с нами]”.
Когда эмир Шамсаддин увидел, что эмир Абдал начал всячески извиняться, говорит учтиво и мирно, меж обеими сторонами установилась дружба и согласие, и он изволил вернуться обратно. С того дня был он назван /387/ мир Шамсаддин Душвар (“Непреклонный”). У него было пять сыновей: Султан Ахмад, Султан Махмуд, Зийа'аддин, эмир Шараф и эмир Ибрахим. Султан Ахмад, Султан Махмуд и Зийа'аддин в 835 (1431-32) году [428] умерли от чумы. Эмир Шараф также в назначенный [судьбою] срок в расцвете молодости и весны жизни покинул [этот] бренный мир. После смерти отца наследником стал эмир Ибрахим. Некоторое время он правил, а когда прошествовал в мир вечности, место отца заступил его законный наследник эмир Хаджжи Мухаммад. В 847 (1443-44) году он основал в центре города Бидлиса на берегу реки Рабат медресе и мечеть и через год закончил их строительство. В 865 (1460-61) году он был принят под сень господней милости. Похоронили его возле медресе. Памятью после него на страницах судьбы остались два достойных сына — Ибрахим и эмир Шамсаддин. Согласно завещанию отца эмир Ибрахим взялся за дела управления, и обстоятельства его жизни будут подробно описаны.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Об эмире Ибрахиме б. эмире Хаджжи Мухаммаде
editВыше на скрижалях повествования было начертано красноречивым пером, что между Кара Йусуфом Кара-Койунлу и правителями Бидлиса неизменно сохранялись отцовско-сыновние отношения и близость. Когда Узун Хасан Ак-Койунлу убил сына Кара Йусуфа Джиханшаха 631 в силу давней вражды, что существует между двумя этими племенами, и полностью завладел вилайетами Диарбекира, Армении и Азербайджана, все свои помыслы и устремления он направил на искоренение рода Кара-Койунлу и истребление семей [их] друзей /388/ и близких.
Первым делом он поручил Сулайман-беку Бижая-оглы, который был из числа его великих эмиров, с неисчислимым войском завоевать вилайет Бидлиса и схватить местных правителей. Сулайман-бек с несметными полчищами пошел на Курдистан. Когда показалась Бидлисская крепость и войско туркмен разбило [свои] шатры, эмир Ибрахим б. Хаджжи Мухаммад, который был в то время правителем [Бидлиса], усилил оборону крепостных ворот и укреплений. Сулайман-бек вскоре приступил к осаде крепости и подготовил осадные орудия. [429]
Три года подряд стоял он у Бидлисской крепости. Каждый год, когда озаряющее мир солнце проходило точку осеннего равноденствия, а владыка небесной сферы, боясь холодов и стужи, прятал голову в беличью [шубу] облаков, когда лужайки лишались [своего] пестрого убранства, а розарии — цветистого украшения, деревья сбрасывали свои наряды из плодов и листьев, а цветники теряли недолговечные златотканые одеяния, Сулайман-бек, усмирив дива гнева уверенностью, что он своего добьется, направлялся к зимовищам Мардина и Бешири. И снова в начале весны, когда нежный ветерок [во время] цветения душистых трав и цветов обращал сады земной поверхности в предмет зависти райских садов, Бижан-оглы из глубин [своего] мрачного логова отправлялся в Бидлис на войну с храбрецами войска [курдского] и героями, подобными Рустаму. Для завоевания крепости приняты были все меры: цитадель была окружена со всех сторон и отовсюду на нее были направлены пушки и катапульты. [Летящие] сверху и снизу камни и стрелы /389/ выбивали мозг из голов героев и душу из тела богатырей. Стихотворение:
Подобно ресницам красавицы, сомкнулись два ряда сражающихся. Один [ряд] — внизу, второй — наверху.
Когда падал сверху камень, Как лев, рычал бык, на котором держится земля.
Стоило в небо взлететь одной стреле, Как там вставала [целая] решетка [стрел].
Возгорясь злобою, небесный свод Обратил в лассо сверкающее солнце, а луну в [его] петлю.
Уподобившись безжалостному времени, ружье Нарушило мир и спокойствие.
Крепостные башни от крови героев Приняли окраску тюльпана, подобно цветам граната.
Так как осада затянулась, голодом, недостатком провианта и многочисленными болезнями осажденные были доведены [430] до крайности. От чумы и эпидемий [холеры] погибло столько народу, что в живых при эмире Ибрахиме осталось не более семи человек. Тогда поэт Махмуд-оглы, панегирист Сулайман-бека, сочинил и послал Хасан-беку оду на турецком языке, включив в нее такое двустишие:
Великий государь! Этот курд из Бидлиса Не покорится Сулайману.
Словом, когда дела для обеих сторон дошли до крайних лишений, болезней и голода, а страдания и муки достигли Предела, заговорили о мире как о благе. Тогда выступили посредники и порешили на том, что Сулайман-бек пощадит жизнь эмиру Ибрахиму, а тот со своей стороны, отказавшись от крепости и вилайета, передаст их [Сулайман-беку]. Обе [стороны] согласились на такие условия, о которых было доложено Хасан-беку. От него был доставлен перстень для скрепления договора, и мир был заключен.
Эмир Ибрахим оставил крепость /390/ и уехал в Тебриз на службу к Хасан-беку, а Сулайман-бек завладел крепостями и областью Бидлиса.
Рассказывают, что эмира Ибрахима послали в Азербайджан с двенадцатью семействами из аширата рузаки, в число которых входила и семья Шамс-и 'Акилан. По прибытии его в Тебриз Хасан-бек определил ему в городе Куме 632 содержание и отослал в Ирак. До конца дней своих Хасан-бек почитал своим долгом оказывать эмиру Ибрахиму должное покровительство. Когда жизнь его подошла к концу и он испил из рук кравчего судьбы напиток смерти, нити от [всех] дел царства попали в достойные руки его сына Йа'куб-бека, и [он] повелел убить эмира Ибрахима в наказание за непокорность племени рузаки и смуты в Бидлисском вилайете. Этот приказ был приведен в исполнение в городе Куме.
После него осталось три сына: Хасан 'Али, Хусайн 'Али и Шах Мухаммад от женщины, которую эмир Ибрахим взял в жены из кумской знати.
На протяжении двадцати девяти лет Бидлисский вилайет пребывал во владении Ак-Койунлу, и дела племени рузаки [431] пришли в расстройство. Что же до именитых людей [этого народа], то они разошлись по разным сторонам, а некоторые укрылись в уединенных местах... в отрыве... (В тексте пропуски.). Убрав ноги под полу терпения и покорности, они закрыли пред собою врата входа и выхода. [Самый] выдающийся из сторонников семьи Зийа'аддина 633 — Мухаммад-ага Калхуки, который служил опорою аширатам и племенам рузаки, был вынужден поступить на службу к туркменским эмирам Ак-Койунлу и проживал в Ираке. Большею частью /391/ он отправлялся в город Кум на службу к сыновьям своего благодетеля, в пределах возможного выполнял долг ревностного служения и искренней преданности, являя любовь и чистосердечную привязанность. Как человек, повидавший мир и сведущий, вкусивший от судьбы горячее и холодное, он иногда намекал на многочисленность сторонников и защитников племени рузаки, величие и древность их рода по сравнению со всеми родами (Букв, “очагами”.) и семьями высокодостойных эмиров Курдистана. Каждую минуту он с похвалой отзывался о мягкости бидлисского климата, усладе садов и лугов его. Час от часу завоевание крепостей и вилайета [Бидлиса] и изгнание врагов и супротивников представлялось ему все более легким, тюка с большою осторожностью он не высказал ту мысль вслух: “Если кто-нибудь из сыновей эмиров пожелает пойти в Курдистан, к моменту его прибытия в те пределы соберется [у него] столько сторонников и пособников из курдских аширатов и племен, что с помощью всевышнего Аллаха представится возможность без труда отвоевать крепости и вилайет. И наилучшим образом будет восстановлен древний род”.
Наконец, тайну эту он поверил их матери (В тексте “его матери”. Имеется в виду мать Хасана 'Али, Хусайна 'Али и Шах Мухаммеда.) и повел разговор в таком направлении: “Если бы одного из сыновей своих вы отправили в Курдистан вместе с вашим преданным слугою, он собрал бы вокруг [своего господина] ашират рузаки. Мы силою вырвали бы из-под власти туркменских [432] наместников Ак-Койунлу крепости и районы Бидлиса, и вновь восторжествовало бы правосудие. Все ашираты и племена, которые вот уже целую вечность скитаются от порога к порогу, возвратятся в свои исконные земли и наденут на себя ярмо послушания /392/ ему”.
Словом, своими подкрепленными решительными доводами речами он заставил госпожу задуматься и так усердствовал в этом направлении, что несчастная мать волей-неволей примирилась с отъездом сыновей и препоручила Мухаммад-аге Хасана 'Али и Хусайна ['Али]. [Мухаммад-ага] взял сыновей эмира и привез их в вилайет Хаккари, оставив на попечении надежных людей в аширате ассирийцев, который называют на языке того народа [племенем] корзинщиков. [Поручая их, он сказал]: “Это мои дети. Оберегая их, следует забыть о беспечности и нерадении”. Сам он направился в вилайет Бидлиса, чтобы известить приверженцев, доброжелателей и сторонников семьи Зийа'аддина о прибытии сыновей их благодетеля, потребовать у них помощи и содействия и приступить к завоеванию вилайета [Бидлиса].
Случилось так, что ассирийцы тем временем взбунтовались против своего правителя 'Иззаддин Шира и вступили в распри с ним, свернув с пути покорности и послушания, верной службы и повиновения и избрав путь мятежа. 'Иззаддин Шир, желая наказать их, двинул войска на непослушное племя. Те недостойные тоже приготовились к битве и сражению и показали чудеса храбрости и героизма. Стихотворение:
Когда не остается другого выхода, Рука хватает рукоять острого меча.
Хасан 'Али и брат его, будучи среди ассирийского племени, погибли в том сражении. После того как Мухаммад-ага Калхуки радостною вестью о прибытии сыновей эмира привлек на свою сторону ашират рузаки и заручился его поддержкой, договорился о совместных действиях с великими эмирами. Курдистана, /393/ внезапно пришло известие о трагическом душераздирающем событии, о печальной участи, [433] [постигшей] сыновей эмира. Судьба отвернулась от него. От носа стариков и молодых того несчастного племени к изменчивым небесам поднялся дым горестного изумления, а крики и стенания достигали зенита небесной сферы. От фонтанов их глаз образовались потоки крови. В безысходном отчаянии катались они в прахе и крови, накинув на плечи черные покрывала и накрывшись траурными плащами, и вместо воротника раздирали одеяния своей души. Стихотворение:
Не осталось ока, которое бы не оплакивало кровавыми слезами этого несчастья. Груди, которая бы не печалилась этому событию.
Действительно, на горизонте явлений не восходила ни одна звезда счастья, которая бы не закатилась, а на созерцаемой [нами] поверхности к небу не возносил вершины ни один дворец, который бы не пострадал от ударов бренности. Стихотворение:
В цветнике вселенной [еще] не вырастало дерево, Которое бы пощадил удар секиры.
В этом разноцветном, как оперенье фазана, саду Не останется ни цветка на лужайках, ни кипариса.
Словом, после этого события Мухаммад-ага погрузился в бездну смятения, и поединок с пучиной страданий стал уделом того несчастного. Ураган горя и волны скорби унесли якорь его терпения и покорности [судьбе], и корабль его смирения стал добычей крокодила небытия в водовороте бед и несчастий. Обезумев от предельной тоски, он спустил паруса мужества (В тексте *** “гибель”, по смыслу предложения более подходит чтение *** “храбрость”.) со словами: “Жаль те два бутона цветника власти, что выросли в розовом саду эмирата и увяли под знойным самумом смерти, так и не насладившись благоуханным дыханием ветерка управления; увы, погибли от пламени судьбы те два вольных кипариса, что раскинулись над [434] полноводною рекою царства, /394/ [погибли], так и не испив воды из истоков владычества”.
Одновременно с этим роковым событием один из друзей известил Мухаммад-агу, что брат эмира Ибрахима эмир Шамсаддин находится в округе Арух — в то время когда Сулайман-бек Бижан-оглы осадил эмира Ибрахима в Бидлисской крепости, он (Шамсаддин) каким-то образом бежал из Бидлисской крепости и укрылся в аширате бохти. Там он взял в жены дочь эмира Мухаммада Арухи, и от нее у него есть сын по имени Шараф-бек. И ныне отец и сын — оба находятся в аширате бохти.
Мухаммад-ага, услыхав такую весть, преисполнившись радости, отправился туда и удостоился счастья служения эмиру Шамсаддину. При встрече с ним, когда [Мухаммад-ага] увидел воочию на челе его деяний знаки величия, а на лбу его упований признаки проницательности, Мухаммад-аге пришлись по нраву похвальные его манеры и обращение. И поведал он свою исполненную скорби историю с самого начала до того момента, так что эмир Шамсаддин явил сострадание и сказал: “Каковы же теперь ваши цели и устремления?” Тот доложил: “Я умоляю вашу милость (В тексте — мулазиман “слуги”. В данном случае это форма, служащая для обозначения личности самого Шамсаддина.) протянуть руку решимости из рукава мужества, вставить ногу удачи в стремя неустрашимости и направиться на завоевание Бидлисского вилайета”. Шамсаддин удостоил его просьбу согласия, и они вместе отправились в Бидлисский вилайет.
Ко времени его прибытия в те пределы вокруг него собралось тысяча пятьсот пригодных к делу людей из аширата рузаки, и вскоре они приступили /395/ к осаде крепости. Управление Бар'гири, Арджишем и Адилджевазом тогда принадлежало туркменам племени мухаммад-шалуи. Узнав, что эмир Шамсаддин подошел к Бидлисской крепости, несметным полчищем они двинулись [на Шамсаддина], и эмир Шамсаддин выступил навстречу туркменскому войску. Встреча двух враждующих сторон произошла в районе Рахва. Обе [435] приложили большие старания и усилия, мужественные курды проявили чудеса доблести и геройства, но все оказалось бесполезным. Стихотворение:
Коль не даруют [тебе] счастья эти старые небеса, Силой его на аркане не притянешь.
Под конец поражение потерпело войско [племени] рузаки. Прежде чем эмир Шамсаддин завладел вилайетом, ангел смерти стер его имя со страниц бытия. Не успел он сорвать и одной розы в цветнике власти, как студеный ветер судьбы разломил в его сердце колючку безнадежности. [Что же до] Мухаммад-аги, то с тысячей трудностей и лишений он выбрался из того опасного места и, отрешившись от жизни и [этого] мира, убрал голову в воротник, а ноги под подол со словами — стихотворение:
Что за судьба у меня, несчастного, о боже, Что не исполняет она ни одного моего желания.
Когда спрятал он голову в карман ожидания и избрал угол затворничества, страстное желание величия покинуло его сердце. Он пребывал на коленях отчаяния, как неожиданно до его достойного слуха донесся небесный глас и божественное речение — стихотворение:
“Приди, о слабый разумом! К чему эта немощность? Правило путешественников — быстрота и находчивость.
Зерно начинает прорастать под землей, Но, сколь есть у него упорство, под конец оно поднимается над нею.
Именно энергии обязан янтарь неодолимой силой, С которой он притягивает к себе солому /396/ без помощи рук.
Да что янтарь, что притяжение [к нему] соломы, — Когда гору с пути сносит старание и упорство.
Вставай, шпорами решимости пусти вскачь коня устремления, ступай в Ирак и доставь в ашират рузаки эмира Шах. Мухаммада, сына эмира Ибрахима, что остался в Куме, — это дело касается его”.
Уповая на слово божье, которому чуждо подобие лжи и [436] лицемерия и которое преисполнено истинности и правдивости, Мухаммад-ага без промедления направился в Ирак. По прибытии туда рассказал он печальную историю Хасана и Хусайна, в точности напоминающую событие, имевшее место в Кербеле. Без прибавления и без утайки поведал он матери молодых людей о гибели эмира Шамсаддина, о просьбе к его светлости эмиру Шах Мухаммаду сделать одолжение и отправиться в Курдистан, где его ожидает ашират рузаки. Несчастная мать принялась стенать и плакать. Напрасно приносил он извинения и приводил всякого рода объяснения. Крайне возмущенная новой просьбой Мухаммад-аги, она обратилась к нему со словами, исполненными неприязни. Тот продолжал упорствовать и настаивать, утешая ее мягкими речами. Он говорил: “[Люди] аширата рузаки в мольбе припали челом к земле, воздели руки к небесам и просят милостивого и щедрого владыку [нашего] — да возвеличится его слава и да распространятся на всех его благодеяния! — обмыть их воспаленные очи пылью, [подымаемой] свитой эмира Шал Мухаммада”.
Несчастная мать была вынуждена поручить свое родное возлюбленное детище Мухаммад-аге и отправить в Курдистан. По другой версии, эмира Мухаммада без согласия матери обманом увезли и доставили в Бидлис. Но несомненно, что в /397/ 900 (1494-95) году эмир Шах Мухаммад удостоил Бидлис чести [своего] августейшего прибытия. Под его знаменем собрался многочисленный отряд, и [все] забили в барабаны радости и веселья. Все [люди] аширата рузаки принесли благодарения и хвалу господу богу — да славится имя его! — и раздали бедным и нуждающимся милостыни.
Тотчас промеж себя они бросили игральную кость совета по поводу завоевания Бидлисской крепости и вилайета, следуя святому стиху: “Советуйся с ними о делах...” (Коран, сура 3, стих 153.). Мнения сошлись на том, что, поскольку в результате нескольких известных походов на Бидлисскую крепость эмир Шамсаддии и [представители] знати рузаки погибли, ныне в соответствии [437] с нуждами времени следует найти нескольких храбрецов (Букв. “Лазающие по [крепостным] стенам”.) и в час вечернего намаза, когда небеса облачатся в траурные одеяния, а кровожадный Марс, желая завоевать лазурную твердыню, закинет лассо на стенной зубец небесной цитадели, храбрецы взберутся наверх и прикрепят к зубцам крепости веревки желаний — иным путем завоевание невозможно.
Когда помыслы предвечного преисполняются благорасположением к кому-нибудь, что бы тот ни задумал, все сбывается, ибо “когда Аллах пожелал что-либо, он нашел и пути свершения”. И вот, следуя такому решению, для осуществления этого важного дела нашли несколько человек из аширата байики и мудаки и доставили [их] к эмиру Шах Мухаммеду, порадовав его [своими] твердыми обещаниями. Те люди обязались, закинув на зубец крепостной стены аркан [своего] устремления, ступить ногою намерения на желанную высоту либо отдать дорогую душу хранителям бедствий и скорби, а тело свое — бешеным собакам и воронам на съедение.
Когда порешили на том, началась /398/ подготовка [осадных] орудий и снаряжения, лестниц и веревок. Случилось так, что в услужении при эмире Шах Мухаммаде был Абу Бакр-ага байики — человек опытный и сведущий в делах, честный и добродетельный, способный заглянуть в будущее и постигнуть прошлое. Он сказал [эмиру]: “Пока Бидлис находился под властью туркмен, [ваш] покорный слуга занимался приготовлением лестниц в надежде, что наступит день, когда явится наследник власти и я смогу оказать ему услугу. И ныне я располагаю нужным вам количеством деревянных и веревочных лестниц. Я их положил в хумы 634 и закопал в землю в ожидании подобного дня. Милостью Аллаха обстоятельства примут оборот, отвечающий упованиям рабов [его]. Стихотворение:
Благодарение богу — все, что я просил у него, Исполнилось в соответствии с моим желанием”. [438]
Абу Бакр без промедления доставил лестницы. Преданность и единодушие, верность и добрая служба его пришлись по нраву эмиру Шах Мухаммаду, и он за эту услугу пожаловал ему во владение селение Хазунагин, относящееся к Тадвану, и деревню Иксур.
Словом, в темную ночь, когда солнце и луна сбились с пути, а небеса ничего не различали, несмотря на тысячи очей [своих], подобно утреннему ветерку, храбрецы поднялись наверх со стороны Черной башни, что находится в северной части крепости. Концы веревочных лестниц они привязали к двери пустовавшего дома и спустились вниз. Стихотворение:
Поднял голову Дракон-аркан, Чтобы ужалить небесного Льва,
Ухватились витязи за щиты, И со всех сторон распахнули врата битвы,
Отовсюду поднимались люди /399/ И вместо лестниц подставляли спины и плечи.
И так преисполненные отваги герои и неустрашимые храбрецы, отрешившись от жизни и [этого] мира и ухватившись руками за прочные веревки, — и “не отчаивайтесь в утешении божьем!” (Коран, сура 12, стих 87.) — взобрались наверх и в то время, когда часовые и стража почивали на ложе беззаботности и спокойствия, напали на них. Некоторых пребывающих в состоянии сна сбросили они с самой большой высоты в глубины бездны, других позапирали в домах и со всею поспешностью устремились к дому правителя крепости. Они вытащили его оттуда, а потом одного за другим вывели на улицу со связанными руками и с веревкою на шее слуг и людей его и воздали им должное за свершенные ими деяния. Жен и детей их они изгнали из крепости и вилайета и очистили цветник [своей] родины от терниев чужеземцев и сад исконных земель [своих] от колючих зарослей насилия. Эмира Шах Мухаммада по обычаю славных и великих отцов и дедов его утвердили на престоле [439] наследственного владения. Тот со своей стороны расстелил ковер правосудия и благорасположения и раскрыл пред старцем и юношей врата милостей и щедрот [своих]. Но время власти его, подобно расцвету юности, оказалось быстротечным, а дни его правления миновали, напоминая недолговечное цветение розы. Три года полностью пребывал он на троне правителя и [потом] отправился в потусторонний мир.
И поистине был он юношей, наделенным непреклонностью и смелостью и прославившимся неустрашимостью и великодушием. В 903 (1497-98) году он был принят под сень божественной милости, и похоронили его на Гёк-Мейдане по соседству с пресветлой гробницей эмира Шамсаддина /400/ Вали — да пребудет над ним милосердие и всепрощение [господне]! После него на страницах судьбы остался малолетний сын по имени эмир Ибрахим.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. О том, как власть в Бидлисе была потеряна здешними правителями
edit[Часть] состоит из четырех подразделов
ПОДРАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ. Об эмире Ибрахиме и его ссоре с эмиром Шарафом — [да будет] над ним милость [божья]!
editКогда лучами живительной благосклонности всевышнего Озаряются помыслы какого-нибудь государя,
Любое дело будет ему по плечу И превзойдет он всех мудрецов,
Благодаря совершенному разуму и истинной рассудительности [Всегда] ему будет сопутствовать победа и торжество,
Враг его лишится рассудка и разумения, Пред очами его скроется [навеки] лик благополучия, [440]
Падет он в битве и состязании С апогея могущества в темницу беспомощности.
Наряжающая юную невесту [этого] цветника и сваха совершенств этого сада украшают девственницу [нашего] повествования и [передаваемой нами] старинной истории [рассказом о том], что, когда эмир Ибрахим после смерти отца в юном возрасте взялся за дела власти, ведение важных дел правления перешло в достойную десницу 'Абдаррахман-аги кавалиси и племенной знати того аширата. Своим наместником в Мушской области с одобрения знати [племени] рузаки он поставил эмира Шарафаддина, которого привез из Аруха, [принадлежавшего] к владениям [аширата] бохти во время правления эмира Шах Мухаммада. Когда таким образом прошло некоторое время, к эмиру Шарафу наперекор 'Абдаррахман-аге и племени кавалиси прибыл на службу Шайх Амир билбаси со своим аширатом.
В конце концов, из-за подстрекательства завистников и наущений зложелателей, путь любви и дружбы /401/ между двоюродными братьями закончился враждой и злобой. Эмир Ибрахим и 'Абдаррахман-ага задумали залучить Шарафа из Муша в Бидлис и лишить зоркие очи его света зрения. Про этот план узнал Саййиди-ага Хазинадар кавалиси, известный [под именем] Саййид Хазинадар. Со всею поспешностью направился он к эмиру Шарафу и сообщил ему о коварном и злодейском замысле эмира Ибрахима.
Эмир Ибрахим написал и отправил в Муш к эмиру Шара фу с одним из доверенных слуг своих послание, преисполненное любви и благосклонности (Букв. “согласия”): “[Меня], ничтожного, охватило желание радостного свидания с вами. Надеемся, что вы приедете на несколько дней в Бидлис, проведете время в удовольствиях и развлечениях, пирах и беседах, а печали и горести, что с течением времени находят доступ к [нашим] сердцам, развеются благодаря вашему уважаемому обществу”. Эмир Шараф, будучи уведомленным об [их] намерении, не поспешил с отъездом и испросил извинения. Когда [441] переписка крайне затянулась и заверения в любви с обеих сторон сменились взаимными призывами, упреками и бранью, эмир Ибрахим созвал войска и вместе с несколькими эмирами Курдистана пошел на эмира Шарафа [войною] — спор предстояло [теперь] решить острому мечу.
Эмир Шараф также собрал под своими знаменами сторонников, а именно: Суар-бека пазуки, который в то время был наставником эмира Шарафа, Шайх Амира билбаси вместе с его единомышленниками, Саййиди 'Али-агу Партафи, Саййид Хазинадара и его брата Джалал-агу, Шайхи-агу Джилки и многих других, укрепил Мушскую крепость /402/ и приготовился к войне и сражению. Обе армии, как [две] горы, встали одна против другой. Стихотворение:
В стальных кольчугах с индийскими мечами в руках — [Это были] два моря из железа, кишащих крокодилами,
Всюду окрашенные в цвет розы пояса героев — Каждый из них искупал [свой] пояс в чьей-нибудь крови.
Барабан начал отбивать мелодию смерти, Смерть провозгласили звуки свирели,
Стрела вылетела из лука за добычей, Везде (Букв, “во всех углах”.) поднялось смятение,
Удесятерив (Букв, “увеличив в сто раз”.) свои силы и мужество, воины Сцепились друг с другом, подобно львам и леопардам.
Поскольку люди эмира Ибрахима составляли многочисленную рать, а сторонники эмира Шарафа — небольшой отряд, в первый день ветерок победы и успеха всколыхнул шелк знамен эмира Ибрахима, однако большинство знатных и именитых [племени] рузаки было на стороне эмира Шарафа. Тайно они посылали в крепость послания с изъявлениями искренности [своих] намерений и чистоты помыслов.
Сын Суар-бека пазуки Чулак-Халид вопреки воле отца служил при эмире Ибрахиме. Однажды его дядя Шайх Амир [442] билбаси вместе с его отцом Суар-беком отправили ему послание: “Мы оба заодно с эмиром Шарафом, и большинство знати рузаки тоже на его стороне. Какой смысл тебе оставаться при эмире Ибрахиме и стараться ради его пользы? Твой сыновний долг оставить службу при эмире Ибрахиме, дабы с покорностью и смирением предстать пред эмиром Шарафом, возложив на плечи попону послушания “ вдев в уши кольцо повиновения ему”. Халид-бек последовал этому совету и отправил к отцу и дяде человека [с сообщением]: “Завтра войска эмира Ибрахима начнут штурм крепости. Вы откройте крепостные ворота, дабы я /403/ смог пройти внутрь вместе с войском и своими сторонниками”.
На другой день, когда повелитель светил с покоряющим мир мечом появился над этой лазурной твердыней, поднял своя победоносные знамена и сиянием рассекающих гранит лучей разогнал и рассеял несметные полчища звезд, эмир Ибрахим с алкающими крови витязями, которые поражали своими кинжалами [без промаха], отправился на завоевание крепости и цитадели. Во время схватки Халид-бек, как договорились, оставил эмира Ибрахима и присоединился к войску эмира Шарафа. Безмерный страх и ужас овладели сердцем эмира Ибрахима после этого события, он прекратил осаду и военные действия и возвратился в Бидлис. Эмир Шараф со своими друзьями и единомышленниками последовал за ним в погоню и осадил Бидлисскую крепость.
Изо дня в день знать рузаки отряд за отрядом покидала эмира Ибрахима и переходила на сторону [эмира Шарафа] (Букв, “и являли усердие в служении ему”.). Из минуты в минуту на челе обстоятельств и чаяний осажденных стали появляться знаки слабости и бессилия, беспомощности и падения, пока эмир Ибрахим и 'Абдаррахман-ага не прибегли к посредничеству миротворцев. Являя смирение и кротость, те заявили, что “поскольку этот вилайет согласно завещанию принадлежит [обоим] двоюродным братьям, то Бидлис, который является местом восхода [звезды] счастья этого рода и колыбелью могущества [его], вместе с Ахлатом [443] пусть принадлежит эмиру Шарафу; Муш и Хнус же останутся у эмира Ибрахима. Пусть они на правах соучастников управляют наследственным вилайетом. Посягать же на жизнь друг друга ради преходящего величия и власти на пару дней несовместимо со здравым смыслом и разумением”.
/404/ Эмир Шараф и его приверженцы приняли эту лисью уловку за великую удачу и согласились со словами примирителей. Порешили на том, что эмир Ибрахим подготовит пир и празднество, проведет эмира Шарафа как гостя в крепость, союз и согласие между двоюродными братьями будут скреплены прочными и нерушимыми [узами]. И до конца дней своих каждый удовольствуется своей долей и “а владения другого не посягнет.
Эмир Ибрахим вскоре закончил приготовления к празднеству, послал за эмиром Шарафом, и эмир Шараф с группою преданных людей вошел внутрь Бидлисской крепости. Двоюродные братья заключили друг друга в объятия с выражениями радости и удовольствия по поводу счастливого свидания и расстелили ковер пиршества и увеселения.
Были там среброногие кравчие с сияющим челом в разноцветных одеяниях и “чернозеничные, велеокие, подобные хранимым жемчужинам” (Коран, сура 56, стих 22.) в золотистых одеяниях. И убедились воочию [тогда] в истинности [этих слов]: “Будут обносить круговою чашею с влагой прозрачной, — сладостью для пьющих” (Коран, сура 37, стих 44—45.).
Сладкозвучные нежноголосые певцы и музыканты, чарующие и ласкающие душу [своими] напевами, начали петь и играть по обычаю курдов и арабов, в манере персов и донесли до небесного кольца Сатурна голоса радости и веселия. Стихотворение:
Появилось на пиру вино цвета тюльпана, Согнулся вдвое чанг в знак повиновения.
Расселись на том пиршестве рядами Чтецы газелей, сказители и музыканты. [444]
Чтецы газелей не только обладали прекрасным голосом, — Одним лукавым взглядом они похищали сто сердец.
Разукрасились для служения красавицы, Из каждого уголка показалось искушение.
Когда на том веселом пиршестве /405/ стан желания каждого жаждущего украсился нарядом из всякого рода намерений и устремлений и на ложе мечтаний и чаяний великих и малых к груди жениха любой надежды припала невеста свершения, сыновья эмиров повелели знатным [племени] рузаки — каждому удалиться со своей возлюбленной и оставить веселое пиршество ради ложа отдохновения. Сам [эмир Ибрахим] остался с несколькими рабынями во внутренних покоях. В это время в помещение вошел Шайх Амир билбаси с группой мятежников и стащил эмира Ибрахима с трона со словами — стихотворение:
“Нельзя обманом занять место великих Иначе, чем имея налицо [все] атрибуты величия”.
[Потом] он взял за руку эмира Шарафа, возвел на трон а произнес такие слова — стихотворение:
“Было вполне уместным это воцарение, Дабы каждый [отныне] занимал свое место”.
Секретари дивана [владыки, к которому обращены эти слова]: “Ты даешь царство кому хочешь” (Коран, сура 3, стих 25.) — составили на имя того счастливого грамоту на правление, и слуги дворца [властителя, о котором говорится]: “И отъемлешь царство у кого хочешь” (Коран, сура 3, стих 25.) — свернули ковер величия того обездоленного. Вершители возмездия отяготили ему руки и ноги тяжелыми цепями и оковами и заточили в глубокой яме. Стихотворение:
Лишь ему (богу) подобает гордость и высокомерие, Ибо природа его вечна, а власть беспредельна, [445]
Одному возлагает он на голову корону благоденствия, Другого низвергает с престола во прах.
Еще не дошло дело до применения меча и копья, а 'Абдаррахман-ага кавалиси и группа других приверженцев эмира Ибрахима, что держались вместе, подобно кольцу Плеяд, рассеялись и рассыпались, как [звезды] Большой и Малой Медведиц. И целых семь лет [эмир Ибрахим] оставался в заточении.
Когда же в Курдистане распространился слух о заключении в тюрьму /406/ эмира Шарафа — ниже будет дано подробное описание начала и конца его обстоятельств, когда лучи [нашего] внимания будут устремлены на освещение восхода могущества и падения стяга мощи его, — эмир Ибрахим стараниями аширата рузаки вышел из заточения и взялся за дела власти. Сокровища и богатства эмира Шарафа пустил он на ветер расхищения и грабежа и вознамерился убить его сына эмира Шамсаддина, которому в то время было два года,— матерью его была дочь 'Али-бека Сасуни.
'Имад-ага Байики забрал мать и сына из рук эмира Ибрахима. “Эмир Шараф, — схитрил он, — несправедливо убил моего дядю Зайнаддин-агу, нарушая священный закон. Теперь согласно шариату передайте его мне, дабы я с ним покончил. Возложив [ответственность за] его деяние на его малолетнего наследника (Букв, “возложив его дело в руки его малолетнего наследника”.), мы отомстим в соответствии с [уложениями] священного закона”. С помощью этой хитрости и уловки он вырвал Шамсаддина из когтей эмира Ибрахима и увез вместе с матерью и приближенными в крепость Кефандур и проявил надлежащее старание в их оберегании.
Короче говоря, когда эмира Шарафа заточили в Тебризскую тюрьму, по повелению шаха Исма'ила Сафави завоевание Бидлисского вилаейта было поручено Чапан-султану устаджлу. Он осадил [Бидлисскую] крепость и в продолжение двух лет вел войну с эмиром Ибрахимом. В конце концов, будучи не в состоянии оказывать кызылбашам сопротивление, [446] [эмир Ибрахим] распрощался с властью (Букв, “прикрепил к концу покрывала невесты царства три развода”.) и отправился в Сиирт. Там он перевез [свои] бренные пожитки в мир вечности. После него остался сын по имени Султан Мурад, который появился на свет от одной юной невольницы во время заточения [эмира Ибрахима].
Когда /407/ на престоле правителя утвердился эмир Шараф, Султан Мурад поспешил к нему на службу. Эмир Шараф его схватил и заточил в тюрьму. Так он и провел всю жизнь в Бидлисской крепости и, наконец, в назначенный судьбою срок распростился с [этим] бренным миром. После бегства эмира Ибрахима ашират рузаки [еще] шесть месяцев держал крепость. Отчаявшись [дождаться] возвращения эмира Шарафа, в 913 (1507-08) году они были вынуждены передать крепость и вилайет Чапан-султану. Тот поручил наблюдение за Бидлисской крепостью Курд-беку шарафлу-устаджлу и вернулся в Тебриз.
ПОДРАЗДЕЛ ВТОРОЙ. Как на власть в Бидлисе вместо эмира Ибрахима утвердился эмир Шараф
editПред лучезарным чудодейственным гением и отмеченной истинностью возвышенною мыслью обладателей мудрости и разумения предстает очевидным, подобно блеску ясной утренней зари, что, когда любой обладатель счастья с чистыми помыслами и открытой душой обратит чело ко дворцу создателя — покровителя несчастных, непременно, как говорится: “Бог ведет, кого хочет, на прямой путь” (Коран, сура 2, стих 209.) — под сиянием лучей божественного благорасположения древо его устремлений распространит тень над цветником преуспеяния, и бутон его упований начнет распускаться на желанном лугу под ветерком возвышения. Когда же любой великий, поддавшись обольщению величиною своей силы и великолепия, не вденет [447] главу покорности в ярмо повиновения, за короткое время холодный ветер бедствий унесет благоухание его величия, а [райские] сады его державы обратятся в бесплодную пустыню. Стихотворение:
Голову, что вознеслась благодаря тебе, Не снесет ничей удар,
Не возвысит ничья поддержка того, Кого ниспроверг гнев твой.
/408/ Нога ли слона или крыло муравья — Каждому ты даруешь слабость и силу.
Сердце одного благодаря тебе возгорается радостью, словно светильник, На сердце другого ты выжигаешь клеймо страдания.
Целью такого рассказа и описания этих обстоятельств является изложение счастливой истории эмира Шарафа, как он малолетним сиротой остался среди аширата бохти в Арухе. Как выясняется из блеска светил старинных преданий и капель из источника плавноречивых сказаний, эмир Шах Мухаммад привез его оттуда и занялся его воспитанием. И когда упомянутый эмир скрыл лик свой под покровом мрака, [эмир Шараф] несколько дней управлял некоторыми областями Бидлиса в качестве наместника эмира Ибрахима. Потом благодаря помощи и содействию аширата рузаки он стал правителем Бидлиса.
Немного времени спустя, пока он правил, шах Исма'ил направился на завоевание Мараша. Здешний правитель 'Ала'аддаула зулкадр выставил перед ним свои войска и был разбит.
После поражения племени зулкадр 635 [шах Исма'ил] повернул поводья устремления в сторону Диарбекира. Здешний наместник Амир-бек Мусилу, который приходится отцом матери автора [этих] строк, встретил его с покорностью и смирением и преподнес прекрасные подарки и ценные [448] приношения. В их числе был самородок рубина, по форме напоминающий баранью почку. Из казнохранилищ древних царей попал он в сокровищницу государей династии Баяндуридов, а от них достался [Амир-беку]. И пока не раскололась от землетрясения в эпоху аббасидских халифов гора Хотталан 636, на протяжении долгого времени, когда лоно гор кровью сердца вскармливало этот рубин, глаза менял и очи ювелиров [той] эпохи /409/ не созерцали из всех разновидностей рубина [камня] такой величины, ярких красок и красоты.
Представ пред государем, [Амир-бек] привлек к себе его милостивое внимание и был назван Амир-ханом. Ему была пожалована должность хранителя печати и воспитателя шахского сына и [доверено] управление Гератом и Хорасаном. Основание мощи и величия его достигло апогея незыблемости. Управление и владение вилайетом Диарбекира было передано сыну Мирза-бека Мухаммад-хану устаджлу.
Часть [племени] зулкадр, что укрылась в крепости Харпут, упорствовала в неповиновении. Шах Исма'ил захватил ту крепость и за неделю силою подчинил ее. Оттуда он повернул поводья устремления в сторону Ахлата. Когда войска [его] расположились лагерем близ Ахлата, эмир Шараф удостоился служения государю. Он занялся подготовкой к пиршеству и увеселению. [По этому случаю] были сооружены расписанные красками шатры, которым небеса служили основанием, и палатки из шелка, притянутые веревками к лазурному своду. Они скучились, подобно облакам [в месяце] нисане, веревки [одних] переплетались с веревками [других], — [все это] напоминало шкатулку, полную драгоценных камней, и созвездие со множеством светил. Среброногие кравчие с хрустальными плечами и сияющими ликами, рабыни в златотканых одеждах и с плавною поступью величаво взяли в руки [бокалы] с чистым вином, подобным воде из вечного источника, и призвали к веселию и винопитию. Прекрасноголосые певцы и сладкозвучные музыканты высокими и низкими голосами завели мелодию 'ушшаг и стенаниями арф и лир похищали разум и рассудок из голов великих и малых. Стихотворение: [449]
Со всех сторон появились хмельные кравчие, [Сами] подобные побегу розы и с розовоцветным бокалом в руке,
Все, облаченные в златотканые одежды, походили на солнце, Все вносили в сердце смуту, /410/ а в ум беспокойство.
Чтецы газелей сахарными голосами Сыпали из уст газели на арабском языке.
Розоподобные красавицы похищали сердца Томиными турецкими напевами,
Подобные локонам периликих, [струны] чанга Безостановочно исполняли мелодию 'ушшаг.
Распорядители стола приготовили и принесли разнообразные яства в количестве, которое не в состоянии вместить и воображение. После церемоний гостеприимства и угощения [эмир Шараф] подарил [шаху Исма'илу] конюшню быстроногих коней, стадо овец и целый караван верблюдов и мулов. Он привлек к себе благосклонное внимание государя и, став объектом бесценных монарших щедрот, был отмечен дорогими почетными халатами и грамотою на управление Бидлисом.
Когда шах Исма'ил остановился на зиму в Хое, эмир Шараф во второй раз ради лобызания шахского порога отправился в Хой вместе с эмирами и правителями Курдистана — правителем Хасанкейфа маликом Халилом, наместником Джезире Шах 'Али-беком Бухти, эмиром Давудом Хизани, 'Али-беком Сасуни и другими эмирами — всего одиннадцать человек.
Удостоившись чести целования [высочайшего] порога, вначале получили они всевозможные милости и щедроты. [Но] под конец, когда правитель Диарбекира Мухаммад-хан стал предметом многочисленных насмешек и оскорблений со стороны курдских эмиров, [обстоятельства изменились]. В этой связи рассказывают, что, когда Мухаммад-хан, направляясь в Диарбекир, остановился в селении Панишин, относящемся к Бидлису, Шайх Амир билбаси поехал повидаться с ним как доверенное лицо эмира Шарафа. Вставая, он дважды стукнул [450] [своей] булавой о землю у самого ковра [Мухаммад-хана] и грубо сказал ему: “Эй, Мухаммад-бек! Горе тебе и воинам
[твоим], если, проходя через Бидлисский вилайет, покусятся /411/ они хоть на одного козленка, [принадлежащего] аширату рузаки, и силой заберут его”. Шах Кули-султан устаджлу-чаушлу, который позднее стал правителем Герата, поведал автору этих строк то же самое: “Отец мой служил при Мухаммад- хане и сопровождал его, когда тот следовал в Диарбекир. В дороге, особенно через Бидлисский вилайет, недостаток провизии привел к тому, что каждый продал своего коня и оружие, обменяв их на съестное. Отец мой отдал своего коня в ущелье Кефандур за четыре пшенных хлеба. Они не осмеливались без денег взять у здешних крестьян даже ман 637 ячменя или один-единственный хлеб”. Со стороны курдских эмиров было допущено много других такого рода неподобающих действий, перечисление которых послужило бы причиною многословия.
Словом, когда все курдские эмиры направились к государеву порогу, Хан Мухаммад из Диарбекира заявил: “Коль выйдет непререкаемое, как судьба, повеление заточить в тюрьму эмиров Курдистана, [сей] раб обязуется по малейшему знаку государя подчинить большинство городов Курдистана, при завоевании которых аркан покорения султанов с давних времен и [поныне] бессилен”. Когда о его заявлении доложили шаху, он, следуя совету того невоздержного кафира (“Неверного”.), заключил в оковы и кандалы всех [курдских] эмиров, находящихся при дворе, за исключением эмира Шах Мухаммада ширави и 'Али-бека Сасуни. Каждого из курдских эмиров он поручил одному из эмиров кызылбашских. Эмира Шарафа он передал Амир-хану Мусилу. [Во главе] бесчисленных, как дождевые капли, войск [шах Исма'ил] поставил Чапан-султана на завоевание Бидлисского вилайета, Див-султану румлу поручил покорение вилайета Хаккари и начальнику курчиев
Йаган-беку такалу — захват области Джезире. /412/ Про арест эмиров и освобождение некоторых из них с помощью Аллаха будет рассказано на своем месте. [451]
Словом, по прошествии некоторого времени после заточения эмиров внезапно из Хорасана пришло известие; что Шайбак-хан 638 узбек с несметным полчищем перешел воды Аму-Дарьи и имеет намерение завоевать область Хорасана. Услыхав такое известие, шах Исма'ил раскаялся, что арестовал эмиров Курдистана, и, освободив некоторых из заточения, спросил их: “Кто ваш глава и руководитель?” Все как один ответили: “Эмир Шараф и малик Халил”.
Этих двоих оставили в неволе, а остальных выпустили [Затем] их под конвоем направили в Хорасан. [В это время] Йар-Мухаммад-ага Калхуки, равного которому по великодушию и доброте, по мнению автора этих строк, не сыщется среди аширата рузаки, да и во всем Курдистане, следует вместе с шахским войском в Ирак таким образом, что никто не представляет [истинного] положения его дел. Каждые несколько дней он, захватив с собою фруктов и еды, отправляется в палатку к туркменам и расспрашивает о положении эмира Шарафа. С ним он договаривается о побеге, пока шахское войско не останавливается лагерем в местечке Чали-Гули, относящемся к вилайету Раз. Мухаммад-ага воспользовался случаем и приготовил возле лагеря несколько оседланных коней. Мухаммада амир-ахура Партафи, который в одеянии каландаров прислуживал эмиру Шарафу, он усыпил в ночной одежде [эмира Шарафа], а того вывел из шатра, который служил ему тюрьмой, посадил на коня /413/ и в сопровождении нескольких находчивых молодцов отправил в Курдистан.
На следующий день пополудни туркмены узнают о случившемся и, восхищенные дерзостью и отвагой Мухаммада амир-ахура, не беспокоят его.
Мухаммад-ага и эмир Шараф вначале приезжают в вилайет Хаккари и останавливаются в селении, где укрылся Шайх Амир билбаси, покинув родину во время смут, поднятых кызылбашами. Он занялся разведением проса. Когда [Шайх Амир] с лопатою в руках орошал просо, к краю просового поля на конях подъехали Мухаммад-ага и Дарвиш Махмуд Каладжири. Те подзывают его и объявляют радостную весть о прибытии эмира Шарафа. [Шайх Амир] не в силах [452] поверить этому. “Зачем вы говорите неправду?” — говорит он. “Всевышний господь, — отвечают те, — явил милосердие и представил удобный случай. Мы освободили его из оков [заточения] и привезли [сюда]”.
[Шайх Амир билбаси] тотчас пал ниц, дабы возблагодарить [господа], и, бросив лопату для орошения, [которую он держал] в руках, кинулся лобызать стопы [своего] истинного благодетеля. Прахом с ног его прояснил он очи, ибо, как у Йа'куба в обители страданий. разлуки, ночи его побелели от печали” (Коран, сура 12, стих 84). Из истоков очей пролил он несколько капель в честь его славного прибытия, возблагодарив и восславив господа, — стихотворение:
“Хвала Аллаху, что счастье [вновь] улыбнулось мне, Рок перестал терзать мою душу,
Над моей ночью взошла утренняя заря успеха, Кончились горести и страдания, [не покидавшие меня] ни днем, ни ночью”.
Пробыв там сутки, утром, когда, владыка четвертого неба с предельным блеском и великолепием (Букв, “с тысячью красот и великолепий”.) /414/ поднял голову из-за горных вершин, они пустились в путь и прибыли в ашират асбаирд 639. Эмир Шараф Асбаирди удостоился чести их встречать, и на несколько дней они остановились там, чтобы передохнуть. Шайх Амир с незначительным числом [своих] людей направился в Бидлисский вилайет, дабы, заручившись помощью и поддержкой аширата рузани, к прибытию эмира Шарафа привлечь на свою сторону определенную группу. К моменту приезда его в те районы вокруг него собралось много народу, и приступили [они] к завоеванию крепости
Когда Курд-бек шарафлу, который на правах наместника шаха Исма'ила являл твердость и старание в охране Бидлиса, Адилджеваза и Арджиша, узнал о прибытии Шайх Амира и о том, что тот с двумя тысячами человек осадил крепость, он вместе с кызылбашскими эмирами, что находились в [453] Баргири и Арджише, неожиданно напал на Шайх Амира. Шайх Амир также построил перед ним свои ряды с войсками, имевшимися у него в наличии. Ветерок победы и торжества чуть было не подул [в сторону] победоносного войска [племени] рузаки, как вдруг Мухаммад-бек пазуки, [ступив] на путь хитрости и коварства, обманул его [такого рода] словами (Букв, “просьбой”, “мольбой”.): “Я оставил кызылбашских эмиров и иду на помощь Шайх Амиру, к чему меня обязывает родство [с ним]”. И когда к [этим] коловратным небесам поднялись языки пламени сражения, дорогой через Искандар-булаги прибыл [Мухаммад-бек во главе], около пятисот человек [племени] пазуки. [Свой] обоюдоострый меч он обнажил в тылу у племени рузаки, разбросав и рассеяв, подобно [звездам] Большой и Малой Медведиц, их ряды, [вначале] сплоченные, как ожерелье Плеяд. Звезда счастья; Курд-бека вознеслась, подобно Сатурну, /415/ и он погнал своего быстроногого с [плавною] поступью луны на войско [племени] рузаки. Шайх Амир остался тверд и непреклонен, как [земная] ось, не обратил лица с поля битвы в долину бегства, пока вместе со своим сыном не испил напиток славной кончины мучеников. Кызылбаши, назвавшие его Кара Йазидом (“Черным езидом”.), тело его и его сына предали огню на Гёк-Мейдане. После этого события дело эмира Шарафа получило отсрочку на несколько дней, лик предмета его желаний остался за завесою безнадежности и не показывался [оттуда], лишенный покровительства живописца [этой] мастерской, [о котором сказано]: “... и образы дает вам красивые” (Коран, сура 40, стих 66.).
ПОДРАЗДЕЛ ТРЕТИЙ. О том, как эмир Шараф отобрал у кызылбашей Бидлисскую крепость
editМиродержец, что существует благодаря счастливой судьбе, Останется вечно утвержденным во властвовании, [454]
Неизменно его стремени будет сопутствовать победа, А слава войдет в его победоносный кортеж.
Любая страна, куда ни прошествует он, веселый и радостный, Будет его прибытием облагодетельствована.
Поскольку эмиру Шарафу не удалось в несколько дней завоевать Бидлисский вилайет и изгнать [оттуда] кызылбашей и ему стало известно о тайном замысле покорителя вселенной султана Салим-хана покорить области Ирана, он, следуя советам блистательного наездника ристалища истины, предводителя [всех] тех, кто следует путем преуспеяния, учредителя податных росписей, основных и добавленных [позднее], составителя трактатов философских и исторических, наставника пресвятого медресе, квинтэссенции мудрецов Бидлиса — Хакима Идриса и самого выдающегося и прославленного приверженца и сторонника достойного рода и семьи Зийа'аддина — Мухаммад-аги Калхуки, засвидетельствовал пред монаршим османским порогом преданность и[полное] упование. Заручившись в этом деле /416/ поддержкою двадцати эмиров и правителей Курдистана, он отправил к прибежищу счастья — султанскому порогу через Мавлана [Хаким] Идриса и Мухаммад-агу послание с изъявлением рабской покорности. Милостивый к друзьям и беспощадный с врагами государь, внемля мольбе эмиров Курдистана, направился в Армению и Азербайджан с намерением завоевать страну персов. В Чалдыранской долине он имел сражение с шахом Исма'илом и вышел победителем. При [одержании] той победы эмир Шараф с несколькими эмирами Курдистана находился при сопутствуемом успехом монаршем стремени.
Поскольку вали Диарбекира Хан Мухаммад испил в том сражении напиток смерти, диваном шаха его вилайет был передан его брату Кара-хану, управление Бидлисом [перешло ко второму] его брату 'Иваз-беку и Джезире — [к третьему] брату Улаш-беку. Когда знаменосный султанский кортеж повернул из пределов Тебриза в Рум, Хаким Идрис удостоился чести доложить султану: “Эмиры Курдистана взывают к милости и доброте владыки мира, дабы пожаловал он им их [455] наследственные области и назначил среди них кого-нибудь старшим и беглербегом. [Тогда] все вместе они пойдут на Кара-хана и прогонят его из Диарбекира”. Покоритель вселенной — государь пожаловал [им такой ответ]: “Будет назначен среди них любой из эмиров и правителей Курдистана, достойных [звания] эмира эмиров, с тем чтобы остальные курдские эмиры, явив ему послушание и покорность, принялись за истребление и искоренение кызылбашей” — “Им от природы, — заявил Хаким Идрис, — в большой мере присуще своенравие, и ни один из них перед другим не склонит головы. /417/ Сколь помыслы [ваши] обращены на раскол и разобщение рядов кызылбашей, следует это важное дело поручить одному из служителей двора — прибежища мира. Они подчинятся ему, и эта задача будет решена без промедления”.
Следуя [совету, султан] назначил эмиром эмиров Диарбекира и начальником войск Курдистана Мухаммад-агу чауш-баши, известного под именем Бийикли-Мухаммад, и послал [его] на завоевание тех районов. Подобно грозовым тучам, выстроились друг против друга в Коч-Хисаре 640 в окрестностях Нисибина 641 две армии, два войска, напоминающие вздымающееся море. Первыми разожгли огонь битвы и побоища [люди] племени рузаки, а именно Тадж-Ахмад, Касим Андаки, мир Шах Хусайн Кисани, мир Сайфаддин и 'Умар Джандар — герои [своего] времени и богатыри [своей] эпохи, испившие в тот день напиток смерти. Большинство знати [аширата] рузаки, проявившей в том кровавом сражении чудеса храбрости и отваги, было ранено, как то: мир Мухаммад Насираддини, Кара Йадгар, Саййид Салманан кавалиси и другие. Кара-хан был убит, и поражение потерпели войска кызылбашей. Много народу было захвачено в плен. Стихотворение:
Принятые под сень счастливой судьбы государя, Отобрали они владения свои у врагов,
Обнажили они мечи мести против врага, Опрокинули основание заблуждения 642.
Когда каждый из курдских эмиров отправился на завоевание своей области, эмир Шараф тоже пошел на Бидлис и [456] приступил к осаде. Ему помогали Мухаммад-бек Хазуи, мир Давуд Хизани, мир Шах Мухаммад /418/ ширави и эмиры Мокса и Асбайирда. После нескольких дней осады осажденные были доведены до крайности. Кызылбапш согласились на то, чтобы Мухаммад-бек 'Азизани и мир Шах Мухаммад поручились за их жизнь, имущество и состояние, что им никто не причинит вреда, — [тогда] они сдадут крепость эмиру Шарафу. Упомянутые эмиры выступили посредниками, крепость и вилайет были переданы их законному наследнику охотно [и без промедления]. Эмир Шараф людей кызылбашей поручил эмирам, дабы, препроводив до границы Арджиша и Вана, они отправили их на родину. И в течение долгого времени [сначала] султанским диваном, а впоследствии султаном Сулайман-ханом охрана и оберегание [тех] рубежей и границ были возложены на эмира Шарафа. Тот достойно исполнял эту обязанность и снискал покровительство обеих сторон (Т. е. правительств Турции и Ирана.), пока во времена шаха Тахмасба эмиром эмиров Азербайджана не стал Улама такалу. Большею частью он проживал в Ване и Востане и являл усердие в наблюдении за границей.
[В то время] ведение дел государства пребывало в могущественной деснице Чуха-султана такалу. Когда Хусайн-хан шамлу в сговоре с другими кызылбашскими племенами убил Чуха-султана на летних становищах Исфаханского Гендумана 643, эмиры текелу разошлись по разным сторонам. Улама в Тебризе поднял знамя бунтарства, завладел казною и сокровищницами шаха Тахмасба, конфисковал [имущества] богачей Тебриза и награбил много добра. Он отправился в Ван и изъявил рабскую покорность порогу султана Сулайман-хана и послал в султанский дворец через своего мулазима прошение с разного рода обязательствами.
/419/ Когда эти известия достигли славного монаршего слуха, вышел непререкаемый, как судьба, указ, дабы эмир Шараф отправлялся в Ван и доставил к государеву порогу Улама-султана с семьей и приверженцами. Повинуясь повелению, эмир Шараф собрал свое войско и кошун 644 и отбыл в Ван, [457] Улама тоже выступил ему навстречу вплоть до местечка Харкум в сопровождении около двухсот человек из начальников и знати [племени] текелу. Встретились они у реки Харкум.
Улама пригласил его (эмира Шарафа) в крепость Вана, мол, “несколько дней он побудет там, а затем, отдав должное законам гостеприимства и по соблюдении предписаний учтивости, мы отправимся в Бидлис”. В это время несколько жителей Вана и Востана обратили внимание эмира Шарафа на следующее: “Улама свою жену, которая является кормилицей шаха Тахмасба, направил вместе со своим братом ко двору шаха Тахмасба для установления между ними основания мира и согласия. Поскольку Улама человек коварный, то, не дай бог, он заманит вас в крепость, вместе со [своими] ага замыслит недоброе, придумает хитрость, и ему удастся изыскать средство для сближения и повод, чтобы прибегнуть к нашей помощи и встретиться [c нами]”.
Эти тревожные сообщения напугали и привели эмира Шарафа в замешательство, и сколько Улама ни настаивал на отъезде в Ван, он находил извиняющие предлоги и предпочитал не торопиться. Под конец порешили на том, что Улама-султан и эмир Шараф остановятся в селении Харкум и отправят в Ван Амира-бека махмуди с несколькими надежными людьми из знати Уламы, дабы /420/ те доставили из Ванской крепости семью, приверженцев и знать, и [потом] они все вместе направятся в Бидлис.
Когда Амира-бек и знатные ночью прибыли в Ван, брат Уламы, ступив с несколькими своими ага на путь мятежа и бунтарства, укрепил ворота крепости и не позволил ни Амира-беку и начальникам Уламы войти в крепость, ни семье и сторонникам выйти оттуда. Когда эта весть дошла до эмира Шарафа, он понял, что идти на крепость и осаждать ее не имеет смысла. Кроме того, собравшиеся [со всех] сторон кызылбашские эмиры тоже помогут Уламе ускользнуть из его рук. [Эмир Шараф] был вынужден, захватив Уламу и около двухсот знатных, которые вместе с ним прибыли на встречу, направиться в Бидлис. То сборище, побросав имущества и пожитки, отчаявшись увидеться с семьями, [оставшись] лишь [458] с тем, что на них было, на непокрытых конях, с глазами, полными слез, и истерзанным сердцем в осеннюю пору следовало за ним.
Мухаммад Шахниман кавалиси, питавший к сочинителю этих строк привязанность опекуна (Лала — “дядька”.), поведал [нам]: “Когда Улама и эмир Шараф остановились в районе Карджигана, я, несчастный, и несколько человек из ночной стражи охраняли эмира Шарафа. Наступила полночь, и в шатер вошел посланец Уламы с двумя-тремя надежными ага, умоляя о встрече с эмиром Шарафом, мол, “Улама-султан послал [нас] с несколькими важными сообщениями, дабы мы их доложили”. Эмиру Шарафу сообщили об этом, и он разрешил их пропустить. Когда их спросили, с чем они пришли, те доложили: /421/ “Улама-султан приветствует вас и говорит; “Поскольку братья и люди [наши] ныне избрали в отношении [меня], несчастного, путь предательства и мятежа, завладели нашими семьями, добром и имуществами, не подобает ни нашему положению, ни вашему сану, чтобы верные [ваши] слуги отправлялись к государеву двору в подобном виде. Либо сносите мне и [моим] друзьям головы и посылайте ко двору повелителя, либо соизвольте разрешить нам уехать, дабы возвратиться в Ван и наказать то сборище смутьянов, которые с нами так обошлись. Затем мы заберем свои семьи и имущества и уверенно направимся к государеву порогу. И это послужит укреплению доверия и умножению благоволения монаршего в отношении наших сторонников — малых и великих”.
Эмир Шараф после долгих раздумий и размышлений решился заявить в ответ: “Следуя указанию достойнейшего из творений — да пребудут над ним самые возвышенные моления! — и святому стиху [Корана]: “Советуйся с ними о делах” (Коран, сура 3, стих 153), мы также, посовещавшись с эмирами и знатью по этому вопросу, предоставим на государево усмотрение решение, приличествующее обстоятельствам и способствующее благоприятному исходу дел”. [459]
Знатные возвратились, а эмир Шараф в ту же ночь призвал [к себе] некоторых своих верных сановников, и каждый из них высказывал свое мнение по этому вопросу. Под конец эмир Шараф сказал: “По сути дела отправить этого человека в подобном виде и положении ко двору султана — значит вызвать к себе неприязнь и вражду. Разумнее выставить в пути авангард примерно из трехсот сильных храбрецов и опытных молодцов, а потом разрешить Уламе уехать. Как только он минует небольшое расстояние, мы подымем крик, что Улама бежал, /422/ и пошлем в погоню несколько человек убить Уламу и некоторых видных [его сторонников]. Голову его с объяснением [этих] обстоятельств мы отправим к высокому султанскому порогу и очистим мир от зла, [порождаемого] этими смутьянами. В противном случае, если мы отправим Уламу ко двору государя в таком виде, это не даст хороших результатов и не приведет ни к чему, кроме раскаяния и сожаления”.
Некоторые одобрили это мнение и согласились [с ним], другие возразили, говоря: “Среди нашего войска есть люди посторонние из эмиров и стражи двора. Не дай бог, эта тайна будет разглашена, начнется строгое дознание, и язык смирения будет не в силах произнести [слова] оправдания”.
В результате не были приведены в исполнение ни пожелание Уламы, “и замысел эмира Шарафа. Уламу в том же жалком состоянии доставили в Бидлис, подготовили все для [его] путешествия и со всеми почестями и знаками внимания отправили ко двору султана Гази. Стоило Уламе миновать Бидлисский туннель, как стал он походить на дракона, вышедшего из пещеры, или дива, вырвавшегося из бутылки. Словом, на эмира Шарафа затаил он в душе злобу, и в первый же день, когда он удостоился счастья лобызать государев порог, [Улама] начал на него жаловаться и наговаривать, мол: “В угоду кызылбашам он ненавидел вашего слугу и даже решил убить его, чтобы выслужиться перед шахом Тахмасбом. Я взываю к безграничной государевой милости и беспредельному монаршему милосердию, дабы сместил он эмира Шарафа, а вилайет его передал [своему] слуге на правах правителя. И с божьей помощью страна персов и территория [460] Азербайджана будут в наилучшем виде завоеваны и перейдут в могучую десницу наместников рода 'Усмана. Со стороны же [вашего покорного] слуги в этом важном деле будет оказано подобающее содействие”. /423/ И еще добавил: “Если позвать эмира Шарафа к государеву порогу, то он едва ли явится”.
Случилось так, что там был некий 'Али Саййидан из аширата кавалиеи, сопровождавший Уламу к [монаршему] порогу. Его привели в высокий диван и спросили: “Если вашего эмира вызовут к султанскому порогу, он приедет или нет?” Тот простодушный и чистосердечный курд сказал в ответ: “При подобных обстоятельствах их прибытие к высокому двору весьма затруднительно”. Везиры и столпы державы приняли его слова за подтверждение речей Уламы и с помощью разных подлостей внушили [это] высокодостойному султану, изобразив его слова проявлением бунта и непослушания, мол, “он нас предпочитает кызылбашам”.
На этом основании в тот же день управление Бидлисом [султан] пожаловал Уламе, а на завоевание Бидлиса определил большой отряд из янычар и нового пополнения гулямов. Сардаром он назначил эмира эмиров Диарбекира Фил-Йа'куб-пашу и во главе около тридцати тысяч человек из Диарбекира, Мараша, Алеппо и [всего] Курдистана послал против эмира Шарафа, дабы они явили твердость и радение при покорении вилайета Бидлиеского. Эмир Шараф, услышав такие известия, обеспокоился. Но, сколько ни посылал он к высокому двору даров и приношений, [сколько ни] заявлял о своей преданности и единодушии, извинения его не принимались, а на слова его не обращали внимания, так как везир [того] времени [был недоволен им] из-за коня, попавшего к эмиру Шарафу во время разгрома племени пазуки. Великий везир несколько раз просил у него этого коня, но тот приводил всякого рода отговорки и извинения, а [коня] не отдавал.
[Тогда эмир Шараф], /424/ отчаявшись, был вынужден заняться, укреплением крепостей Бидлисского вилайета и поручил их заботам отважных молодцов и храбрых мужей. Он привел а [461] готовность орудия и средства крепостной обороны и [заготовил] необходимые запасы и провиант на время [осады]. Охрану и защиту крепости Бидлиса он возложил на Ибрахим-агу билбаси и мир Мухаммада Насираддини и вместе с ними поставил на оборону около трехсот именитых [людей] племени рузаки. Своего сына Шамсаддина вместе с семьей [эмир Шараф] отправил в крепость Ахтамар. Крепости Муш, Ахлат, Кефандур, Амурек, Калхок, Фируз, Салам 645, Калхор, Татиг и Суп, которые в те времена были заселены и процветали, он поручил наиболее родовитым представителям знати рузаки и, следуя словам лекарей: “Последнее средство — прижигание”, обратился в сопровождении нескольких избранных за покровительством к порогу шаха Тахмасба, который в то время пребывал в Тебризе. У него испросил [эмир Шараф] помощи и содействия. Шах Тахмасб оказал ему милости и почести и в [том] не оставил без внимания ни единой мелочи.
В 938 (1531-32) году под крепостью Бидлиса разбили шатры Фил-Йа'куб и Улама с многочисленным войском. Вскоре началась осада, и языки пламени войны и сражения поднялись выше небесной сферы. Ежедневно, когда повелитель звездной рати, желая завоевать четвертую [небесную] твердыню 646, забрасывал золоченый аркан на зубцы этой лазурной цитадели, мужественные герои и храбрые витязи разжигали пожар сражения. И снова, когда странствующая по [всему] свету луна появлялась через западную дверцу, чтобы охранять вершины небесной тверди, рвущиеся в бой храбрецы и богатыри с нравом леопардов /425/ отводили руки от битвы и сражения и укрывали ноги полою бдительности и осторожности.
Таким образом прошло около трех месяцев. Башни и укрепления крепости под ударами пушек, сотрясавших цитадель, и баллист, взмывавших в небеса, сровнялись с прахом. Дело дошло до того, что крепость вот-вот должна была сдаться, когда, вняв мольбам эмира Шарафа, шах Тахмасб направился из стольного города Тебриза в Бидлис. Как только весть о выступлении шаха распространилась в Ахлате и Адилджевазе, Фил-Иа'куб и Улама прекратили осаду и обратились в бегство. Они пришли в такое смятение, что бежали, [462] побросав большую часть шатров и палаток и две пушки большого размера, под ударами которых стены крепости сровнялись с землей, — они были установлены с восточной стороны, напротив Дворцового талисмана (См. Перевод, стр. 386.), и там разбиты на части.
И рассказывают, радостную весть о снятии осады (Букв, “об уходе войска”.) до приближенных государева двора в Ахлате донес спустившийся с крепости на коне Кара Йадгар, позднее получивший прозвание Дураг (“Двужильный”.).
Монаршими милостями и государевыми щедротами был отмечен и вознесен [эмир Шараф] среди равных. В дар шаху и столпам державы передал он податные обложения на скот и пастбища с неверных и мусульман, с улусов и племен области Бидлиса и прилегающих районов и поручил их взимание суровым и свирепым сборщикам. За три дня они собрали большие богатства. В Ахлате он устроил пиршество, [достойное] государя, дабы славное имя [его] услышали обитатели верхнего мира, /426/ а слух о нем дошел до окраин населенной части света.
Луна, блуждающая и путешествующая от стоянки к стоянке по небесному пути, в честь этого торжества на весь небесный свод ударила в барабан радостной вести. Познавший все науки и постигший законы звезд Меркурий [заранее] вычислил с точностью до градуса и минуты высоту солнца [во время] пиршества и составил гороскоп момента, отмеченного восходом благоденствия и удачи. Венера, музыкантша небес, донесла напевы чанга до созвездия Рака и от [полноты] счастья тронула струны лютни. Озаряющее мир солнце, уподобившись рассыпающим драгоценные камни вешним облакам и рассеивающим дирхемы ветвям осенью, насобирало горы рубинов и [полный] подол яхонтов и стало сыпать лалы из гранитных [глыб] и жемчуг из морских [глубин]. Марс, этот полководец звезд и владыка пятого царства, подобно чаушам, приготовился для служения и построил их (звезды) в ряд справа и слева. Великий Юпитер с высоты шестиступенчатой кафедры, дабы [463] охранить [пирующих] от дурного глаза 647, донес до внимательного слуха обитателей небесного царства [такие слова]: “И были готовы...”. Сатурн, проницательный старец и келейный сиделец небесной крепости, возложил на курильницу солнца кумарское алоэ 648 и запечатлел на челе луны знак удачи.
Шатры на сто и восемьдесят человек, палатки из тонкого шерстяного сукна, балдахины с шелковыми веревками вознеслись вершинами до звезды Капеллы. Прекрасные золотые и серебряные сиденья были инкрустированы и украшены рубинами и жемчугом. От воскурений алоэ и амбры ковер пиршества распространял благоухание. Среброногие кравчие с челом Венеры взяли в хрустальные ладони золотые кубки и сахарными рубинами [уст] повсюду призвали к пиршеству и веселию. Сладкогласые певцы донесли до лазурного небесного свода мелодии руда и звуки песен. Музыканты /427/ с талантом Венеры низкими и высокими звуками лютни и арфы лишали сердце и рассудок мудрости и благоразумия. Стихотворение:
Что за пир, что за царственное празднество, Где можно обрести тысячу утех и услад!
Разноцветными напитками, чистыми, Как отраженный луч, рассекающий тьму,
До краев наполнили хрустальные бокалы, Смешав с благоуханной розовой водой.
От золотых столов с яствами земля там излучала свет солнца, Из серебряных чаш образовалось созвездие, усеянное звездами.
Там были любые яства, какие ни пожелаешь, Приготовленные [из всего], начиная от рыбы и кончая птицей,
Сладости там заимствовали у красавиц Сахар [их] губ и миндаль [их] зубов.
Один за другим [следовали] столы с разноцветными сластями, Основание прекрасного замка его — [и то] было исполнено сладости.
Двор его был вымощен Тысячью плиток чистейшего сахара. [464]
От нежных плодов, свежих и диковинных, Корзины садовников наполнились соком:
Ни один наблюдатель чудесного не представлял себе, Что подобным образом можно до краев наполнить корзину соком.
Когда таким образом прошло три дня, и стан каждого счастливца украсился великолепными халатами всякого рода желаний и устремлений, эмир Шараф, следуя обычаям подношения и дарения, предложил вниманию [государя] несколько вещей, подобных которым на протяжении веков не созерцало око времени, и ухо судьбы не слышало, чтобы говорили о подобной красе. Там были охотничьи птицы — соколы обыкновенные и царские белые, кони арабской породы с седлами из золота, двуцветный мех живота лисицы, парча, шитые золотом семицветные ткани и европейский бархат. [Эмир Шараф в свою очередь] стал объектом монарших милостей и безграничных государевых щедрот. Он был отмечен поясом с саблей, инкрустированной драгоценными камнями, и расшитым золотом кафтаном чаркаб 649. [Государь] переименовал его /428/ в Шараф-хана и пожаловал высокие титулы таваджи-баши-гири 650 войска и эмира эмиров Курдистана, даровав ему на то всемилостивейший указ, содержание которого приводится [ниже].
Содержание указа:
“Основная цель и насущное желание высокодостойных султанов при славном вознесении на вершины величия и могущественных хаканов при достойном восшествии на высоты самодержавия — лелеять и оберегать определенную группу людей, которые решительностью [своих] стараний и усилий похитили у [себе] подобных и равных мяч первенства на ристалищах преданности и упования, превосходством служения опередили представителей своего сословия (Букв, “своих единоутробных братьев”.) и, подняв знамя [верной] службы и самоотвержения,, отдали всю свою жизнь и достояние в распоряжение небесноподобного двора — прибежища мира (Букв, “осыпали монетами своего существования небесноподобный дворец и вверили достояние двору — прибежищу мира”.). Ныне, ведомый беспредельным доверием и [465] упованием, к дружбе нашего дома — прибежища страны — воззвал Шараф-хан — оплот власти, опора могущества, достигнувший куполов величия, поборник справедливости, величайший из славных эмиров, достойнейший из высокочтимых правителей по совершенству в правлении, власти, счастье, мире и вере. В поисках спасения от врагов припал он к полам нашего великодушия и милости.
В подобных случаях говорится — стихотворение:
Вошли мы в эту дверь не за почестями и славой, Пришли мы сюда [в надежде найти] приют от беды.
Удостоился он чести присутствия “а [этом] высоком собрании, а посему [всенепременно] ему будет сопутствовать и споспешествовать безграничное благоволение и милость государя, согласно исполненным красноречия строкам — стихотворение:
Кто бы ни был тот, кто, опасаясь за жизнь и честь [свою], Прибегнет к покровительству этого дома,
Я не позволю нанести ему обиды и оскорбления, Даже если это мне будет стоить головы.
Мы даровали тому оплоту власти место под этой благодатной сенью, /429/ вознесли его до степени хана, нарекли его именем Шараф-хана и, препоручив ему руководство таваджиями высочайшего дивана, включили в число достойных ханов и эмиров августейшего двора. Мы пожаловали тому прибежищу власти звание эмира эмиров и старшинство “ад всеми эмирами Курдистана, управление Бидлисом, Ахлатом, Мушем и Хнусом вместе с относящимися к ним районами и остальными областями, что до настоящего времени пребывали во владении у вышеупомянутого эмира, и признали его одним из августейших наместников нашей богом хранимой державы. Мы передали в его могучую десницу бразды управления теми районами, дабы с неизменным почтением он помнил (Букв, “созерцал почтительным оком”.) скрытый [466] [в этих словах смысл]: “Человек — раб благодеяний, [ему оказанных]”. Пусть он, неуклонно следуя путем служения и душевной преданности и не отступая от кафедры признательности и приверженности, явит такое рвение в упрочении устоев единодушия и верности, что станет примером для окрестных правителей и вали, и изо дня в день будет возрастать его влияние. Достойным эмирам, городским старшинам и правителям Курдистана надлежит признать упомянутого эмира своим эмиром эмиров и, засвидетельствовав послушание и единомыслие, не опускать ничтожнейшей из мелочей в повиновении вышеупомянутому. Пусть явятся они по [первому] слову и зову его и почтут первым долгом засвидетельствовать необходимую покорность изо дня в день возрастающей мощи его. Городские и сельские старшины, квартальные, крестьяне, оседлые жители, все население упомянутого вилайета и главы улусов и кочевых племен тех районов должны признать вышеупомянутого — прибежище власти — [своим] правителем и владетелем тиула на те земли, /430/ быть послушными и покорными его повелениям и не уклоняться от слова и совета его. Упомянутый же правитель обязан так обходиться с местными раийятами и жителями, чтобы сильный не чинил несправедливостей слабому и [не имел к нему] никаких притязаний. И повсюду пусть поступают так. Когда [грамота] украсится благородною, драгоценною, достойнейшею и высочайшею печатью, пусть ей верят. Писано в двадцатый [день] месяца сафара — да будет он отмечен преуспеянием и удачей! — 939 (21 сентября 1532) года согласно высокому повелению — да возвеличит его великий Аллах и да сохранит вечным в отношении него повиновение, подчинение и покорность!”
Осыпанный монаршими милостями и щедротами (Букв, “после дождя милостей и потока щедрот”.), Шараф-хан привез из крепости Ахтамар своего любимого сына эмира Шамсаддина и определил его на служение при стремени государя. Знамена государева кортежа обратились в сторону Азербайджана и утвердились над монаршей резиденцией.
В это время до царственного слуха дошло известие о [467] захвате Хорасана 'Убайд-ханом узбеком и о том, что Бахрам-мирза [уже] около года осажден в городе Герате 651. По рассказам, недостаток провианта довел осажденных до того, что люди Бахрам-мирзы провели несколько дней, [питаясь] вареной кожей. По услышании этого тревожного известия шах Тахмасб разрешил эмиру Шамсаддину уехать, составив [на имя] Шараф-хана грамоты, исполненные благоволения, [согласно которым Шараф-хану] препоручалось ведение [всех] важных дел в Азербайджане. Его помощниками и опорой он поставил нескольких кызылбашских эмиров, как то: Халхал-султана арабгирлу, Увайс-султана пазуки, Аджал-султана каджара, Амира-бека махмуди и правителя Тебриза Муса-султана, дабы в любое время, когда ему понадобится содействие и поддержка, /431/ он призывал на помощь упомянутых эмиров и они являлись бы [на его зов] незамедлительно.
Сам же [государь] собственною персоною устремился в Хорасан, [вознамерившись] изгнать 'Убайд-хана. [Сему] бедняку довелось слышать от своего родителя, тот рассказывал: “Когда получил я от шаха Тахмасба позволение ехать в Бидлис, он изволил сказать: “Передай своему отцу, чтобы до нашего возвращения из Хорасана он во что бы то ни стало следовал в отношении османцев путем учтивости и дружбы, сколь Улама стал его врагом, а в населенной четверти [мира] не найдется подобного ему злодея и подстрекателя. Я уверен, что он не даст покоя османцам и станет побуждать их ко многим враждебным действиям”.
Шараф-хан не последовал совету шаха и решил [прежде всего] расправиться с теми курдскими эмирами, что были его соседями и во время осады крепости Бидлиса выступали заодно с Фил-Иа'куб-пашой и Уламой. Первым делом он двинул войска на мир Давуда Хизани и часть его вилайета предал грабежу и разрушению. Трое суток держал он в осаде мир Давуда в крепости Хизан. Когда с обеих сторон несколько человек было убито и ранено, распространился слух о прибытии Уламы в Бидлис. Шараф-хан прекратил осаду крепости и возвратился обратно. Воспользовавшись этим, вероломные эмиры разом изменили Юараф-хану и перешли на сторону [468] Уламы. Таким образом, будучи обиженными на Шараф-хана, к Уламе примкнули из аширата рузаки сын Шайх Амира Ибрахим-ага билбаои, мир Будак Кисани, сын Мухаммад-аги Калхуки Каландар-ага и Дарвиш Махмуд Каладжири.
Словом, /432/ осенью 940 (1533-34) года [во главе] около десяти тысяч пеших и конных, копьеносцев, мушкетеров и лучников, поддерживаемый Фил-Иа'куб-пашою, Улама, уступая настояниям знати, во второй раз направился через Хизан в район Татига. Под знаменем Шараф-хана было не более пяти тысяч человек. В связи с этим пришел ему на память совет шаха Тахмасба, и он решил направиться в Алатаг и Алашкерт, послать в Тебриз за Муса-султаном и эмирами, вызвать войска и дать Уламе сражение. Но знать [племени] рузаки не поддержала то мнение, в особенности Саййиди 'Али-ага Партафи, который в то время был полномочным векилем Шараф-хана (Букв, “векилем и средоточием власти Шараф-хана”.), а также предводителем и старейшиной [людей племени] рузаки. От избытка недомыслия и глупости он заявил в помещении дивана и в присутствии Шараф-хана: “Коль проявит ашират рузаки в сражении с Уламой беспечность и нерадение, я соберу неверных и армян Бидлисского вилайета и выступлю против “его”. Шараф-хан, имея полную осведомленность в искусстве гадания по песку и звездам, заявил: “В соответствии с линиями на песке звезда Уламы на этот раз в зените, а наша звезда переживает падение. В такое время никоим образом не следует и недопустимо вступать в битву”.
Но из-за лишенных смысла речей и глупой болтовни курдов он не смог найти правильного решения вопроса и с тем небольшим отрядом принял сражение с многочисленным войском Уламы. Когда Улама подошел к границе области Татиг, которая относится к Бидлису, он выступил ему навстречу. Встреча враждующих сторон произошла несколько южнее крепости Татиг. Улама обратил тыл своей армии к горам. /433/ Засеянное просом поле, куда выходил его авангард, он превратил в огромную трясину, запрудив ночью воду, и сам занялся укреплением своих рядов. В центре и на флангах своего [469] войска он поставил несколько рядов из лучников и янычар. Шараф-хан тоже выстроил свои ряды перед противником. [Люди] аширата рузаки по [своей] самонадеянности и безрассудству совершенно не приняли во внимание многочисленность врага и неподходящее для битвы место и начали военные действия.
Доблестные молодцы и ратники с нравом тигров, подобно разъяренным львам и свирепым леопардам, сцепились друг с другом, и пыль, [поднятая] смутой сражения, и пламя огня битвы поднялись к небесам. Стихотворение:
Разом с обеих сторон на всем скаку Курды сцеплялись друг с другом.
Копытами [своих] коней они выбивали пламя, Перемешав с кровью прах на поле брани.
[Казалось], у тех свирепых разъяренных львов, [вооруженных] мечом и щитом, На голове полумесяц, а в руках солнце.
Напоминающая ужасного дракона кривая сабля Лишила землю покоя, а вселенную — рассудка.
Все скрылось в тумане (Букв, “воздух наполнился туманом”.) ружейного дыма, [Лишь] сверкали мечи в сияющих облаках его,
В тех облаках дыма, подобных бушующему морю, Рассыпали во все стороны град пуль [горящие], как солнце, ружья.
Между тем, когда пламя битвы и сражения достигло Капеллы, Амира-бек махмуди, на обязанности которого лежало оказание помощи войску Шараф-хана, со своими мулазимами прикрепил к челу бесстыдства повязку предательства. Стихотворение:
О сердце! Не ищи у сыновей [этого] мира преданности (Букв, “преданного ока”.), Ибо природе этих попутчиков чуждо человеколюбие. [470]
[Итак, он] изменил [Шараф-хану] и присоединился к Уламе. По воле случая в это время пуля пробила левое плечо хана и вышла через спину наружу. Он выпустил из властительной десницы бразды управления конем. /434/ Видя такое дело, [его] воины обратились в бегство; около семисот молодцов, искусно владеющих мечом, и удальцов — охотников на врага, погибло в тот день. Среди них пятьсот человек принадлежали к сыновьям эмиров я знати племени рузаки, они были убиты вместе с векилем Саййиди 'Али-агою. Его сын Сакар-бек и некоторые другие были захвачены в плен. После этого события Улама повернул оттуда поводья возвращения в сторону Вана и Востана, не ступив [на территорию] Бидлисского вилайета. Великие и малые [племени] рузаки после случившегося несчастья предали его проклятиям и хуле — это и послужило причиною того, что с ним прекратился род его — не осталось никого из сыновей, приверженцев и двоюродных братьев его. Достойный возраст почившего смертью мученика [Шараф-хана] превышал сорок лет и приближался к пятидесяти, когда [его] постигла эта беда. Правление его продолжалось более тридцати лет, и правил он независимо. У него был только один сын эмир Шамсаддин, матерью которого являлась дочь 'Али-бека Сасуни. Для своего сына [Шараф-хан] испросил в жены дочь Мухаммад-бека Хазуи и [по этому случаю] устроил великое пиршество, [длившееся] семь суток. Он повелел собрать на Гёк-Мейдане предметы запрещенных [игр] и развлечений, как то кости для игры в нард, с поверхности [всей] вселенной, устроил [согласно предписаниям] благородного закона пиршество и, следуя уложениям веры пророка и указаниям славного шариата, соединил своего любимого сына узами брака с [тем] оплотом целомудрия.
И такой он устроил пир, что огибающий мир небесный свод раскрыл тысячи удивленных глаз, чтобы полюбоваться им и, следуя обычаю дарения и рассыпания золота, выставил на показ украшения и драгоценности из звезд, что годами хранились в карманах и подоле. /435/ Сколь торжественное пиршество в палатках и шатрах было украшено всевозможными развлечениями и забавами, высокодостойные эмиры Курдистана, [471] как то: Саййид Мухаммад Хаккари, Шах 'Али-бек Бухти, малик Халил Айуби, Хасан-бек Палухи, присутствовавшие на том радостном празднестве, воздали должное удовольствиями наслаждению жизнью. Тем временем молодые курды играли в поло, бросали тыквы и рассыпали золото. По соблюдении обычаев празднества и угощения великим эмирам и достойным правителям поднесли подобающие [их сану] дары и почетные облачения и пожаловали разрешение на отъезд. [Шараф-хан], не тая желания в сердце, решил наказать всякого из племен, кто допустил в отношении его великих отцов и дедов предательство и неблагодарность. В их число входил ашират пазуки. С того времени, когда шах Исма'ил, следуя божественному предопределению, поставил эмиром эмиров Курдистана Чулак-Халида, а тот, завладев округом Авхакан, относящимся к Мушу, включил [его] в Хнусскую область, передал своему брату Рустам-беку, и [тот] стал владетелем тех районов, он причинил аширату рузаки много неприятностей. Зиму он обычно проводил в Авхакане.
В середине зимы 922 (1516) года, когда в Мушской области от сильного мороза и холодов воздух напоминал вздымающийся океан и губительную пучину, [так что] в открытых местах там птицы не могли летать, а травоядные — передвигаться, Шараф-хан с [отрядом численностью] около полутора тысяч молодцов [племени] рузаки надели лыжи 652 и внезапно напали на Рустам-бека. [Рустам-бек] был убит вместе с двумя своими сыновьями и четырьмястами отборными молодцами /436/ 436 [племени] пазуки. Безжалостный меч настиг их мужчин и женщин, великих и малых [того племени]. Некоторые из них бежали с поля битвы и укрылись в пещере близ крепости Авхакан. Их дома были преданы сожжению. Автору этих строк довелось слышать от людей в высшей степени достойных, что одна старуха натянула на голову козью шкуру и [так] спаслась от той беды, которая воскрешала в памяти ураган, [истребивший племя] ад. В живых не осталось ни одного. Покарав их за недостойные деяния, они забрали в плен их жен и детей и с добычей благополучно возвратились обратно. [472]
В 939 (1532-33) году [Шараф-хан] отправился на завоевание крепости Ахтамар, что находится между Ванским озером и Арджишем 653. Она с древних времен входила в вилайет [племени] рузаки и позднее перешла во владение правителей Шамбо. [Шараф-хан] построил несколько кораблей и силою завладел [той] крепостью. Правитель крепости, каковым являлся Руетам-бек, сын Малик-бека Хаккари, в той схватке был убит из ружья. [Шараф-хан] отобрал район Сиирта, которым насильственно завладел правитель [племени] бохти, и снова передал во владение правителю Хасанкейфа малику Халилу, как сообщается и рассказывается выше. От малика Халила он забрал район Арзана и передал Мухаммад-беку Сасуни, Шайх Амира билбаси послал на помощь 'Иззаддин Ширу Хаккари и положил конец захватническим действиям (Букв, “укоротил захватнические руки”.) племени махмуди, которое при поддержке кызылбашей посягнуло на их вилайет. Силою и принуждением [Шараф-хан] добился освобождения 'Иваз-бека махмуди, которого Уркмаз-султан кызылбаш заточил в Ваяскую крепость, /437/ как уже упоминалось выше.
К числу его благих дел относится построение в самом Бидлисе славной соборной мечети, названной Шарафийе, высокого медресе и благородного странноприимного дома.
[Шараф-хан] основал базар 654 и караван-сарай в два этажа, пожертвовав им прекрасные деревни и селения, лавки и водяную мельницу — благоустроенные и доходные. Попечителями всех вакфов и поместий он поставил своих потомков, мужского пола — из поколения в поколение, пока не прекратится род [его]. Южнее соборной мечети он приготовил для себя усыпальницу. Дочь Али-бека Сасуни Шахбики-хатун, что была его женою, воздвигла над его могилою купол, закончив [все работы по его сооружению]. На содержание хафизов она определила несколько вакфов, дабы утром и вечером читали они Коран возле его достойной гробницы. [473]
ПОДРАЗДЕЛ ЧЕТВЕРТЫЙ. Об обстоятельствах [жизни] эмира Шамсаддина, сына Шараф-хана
editМудрым и проницательным, познавшим механику сотворения, представляется ясным, как свет озаряющего мир солнца, как блеск чистой утренней заря, что стоит всемогущему властителю [нашему] — да прославится величие его! — возжелать какого-то счастливца утвердить в обители власти на вершинах могущества и сана, вознести его достигающую звезд главу до венца и короны правителя, с первыми [лучами] утра его власти, с начала дней его великолепия [господь] следит за ним любовным и заботливым оком, пока тот счастливец не станет искушенным в красоте и величии, успехе и падении, благодеянии и каре, благосклонности и гонении, любви и ненависти, стремительности и спокойствии. На горизонте этой мысли сияет озаряющее мир светило [высказывания]: “За сорок утр замесил я глину, [из которой был сотворен] Адам”. Но за музыкою [слов]: “Мы послали тебя не иначе, как милость мирам...” (Коран, сура 21, стих 107.), следует [изречение, привносящее] беспокойство: “В этом деле нет ничего в твоей власти” (Коран, сура 3, стих 123.); /438/ полной луне, вознесшейся над миром у Бедра 655, соответствует испепеляющее сердце несчастье возле Охода 656.
Пусть трон правления и престол великолепия благодаря неколебимым основам [своим] обретет незыблемость и прославится [своей] пышностью,— [он тоже] бессилен пред удивительными смутами и необыкновенными переменами.
Достоверным доказательством и неопровержимым доводом в пользу истинности этих слов и положений являются обстоятельства [жизни] Шамсаддин-хана, как он сначала вместо отца утвердился на троне правителя Бидлиса, а под конец, утратив благорасположение султана Гази [Сулайман-хана], не сопутствуемый и не споспешествуемый удачей, предпочел оставить родные места. Поясним сказанное. [474]
Когда эмир Шараф в Татиге испил напиток мученической смерти, [люди] аширата рузаки привезли [Шамсаддина] из крепости Ахтамар и поставили правителем Бидлиса, добровольно подчинившись ему. Разбор [всех] важных дел в княжестве они предоставили достойной деснице Хаджжи Шарафа, сына Мухаммад-аги Калхуки. Спустя полтора года его власти в конце 941 (1534-35) года султан Сулайман-хан по наущению Уламы назначил великого везира Ибрахим-пашу начальником победоносного войска и отправил в Азербайджан. Когда триумфальные стяги благословенного войска устремили лучи милосердия на окрестности Диарбекира, Шамсаддин-бек с роскошными дарами и приношениями вышел навстречу упомянутому паше.
По прибытии [Шамсаддина в лагерь] победоносного войска везир Ибрахим-паша явил ему ласку и благоволение, пожаловав на правах государева наместника грамоту на управление Бидлисом. Вместе с победоносным войском [Ибрахим-паша] направился в Тебриз.
Услышав подобные вести, шах Тахмасб /439/ оставил дела в Хорасане и отправился в Азербайджан. Когда везир Ибрахим-паша узнал в Тебризе о выступлении шахского кортежа из Хорасана, не теряя времени, со стремительностью северного и восточного ветра, он отправил к порогу султана — прибежища власти — гонца с извещением о том, что шах Тахмасб направился в Азербайджан, и с просьбою прислать (Букв, “с просьбою о прибытии:) в страну персов шатры, [чьи вершины] возносятся до небес
Султан Гази приготовился к походу и отбыл из хранимого богом стольного города Константинополя в Тебриз с войском, при исчислении которого количество небесных светил представилось бы ничтожным, с армией, при пересчете которой, пораженный, собьется проницательный ум. В Азербайджан войска обоих государей прибыли через месяц. Следуя закону и обычаям османским, султан Гази вознес за орбиту небесного свода клич о выступлении на Ирак и донес до славного слуха великих и малых глас саза битвы и крики сражения. [475] Согласно совету великих эмиров он поставил в авангарде войска — прибежища господней милости — тех, кто не раз на поле брани проявил мужество и доблесть, дабы силою могучей десницы и ударом молниеподобного меча они сокрушили противников. Подобию плотине Искандера, укрепил он центр и фланги войска и таким образом направился в Ирак.
Шах Тахмасб со своей стороны шел ему навстречу до Султанийе, но, поскольку в то время вражда и соперничество внутри кызылбашского войска дошли до предела, а под знаменем его было не более восьми тысяч всадников, [шах Тахмасб], находя невозможным /440/ сопротивление [многочисленным], как капли в море, войскам Сулаймана, двинулся в направлении Дарджазина 657 и Хамадана.
Хотя [созвездие] Весов переместилось [всего] на шестнадцать градусов, на землю с воздуха опустилось мятежное воинство снега и мороза для завоевания провинций Ирака. Оно так свирепствовало, что путь следования победоносного войска оказался закрытым. Много людей Рума, коней и верблюдов, ослов и [всякого рода] четвероногих из августейшего султанского обоза погибло от сильных холодов, большого количества снега и недостатка провианта. Это и послужило причиною бедствия, постигшего войско ислама.
[Султан] оставил Уламу вместе с лагерем и [корпусом] янычар в Тебризе и отбыл в направлении стольного города Багдада. Мухаммад-хан Шарафаддин-оглы такалу, которому было препоручено управление Багдадом, [прослышав] о выступлении сулайманова войска, пришел в смятение, подобно слабому и немощному муравью, поместил свою семью на корабли и бежал в направлении Шуштера и Дизфуля. Победа над Багдадом досталась султану Гази без битвы и кровопролития 658. Там он провел зиму.
Шамсаддин в том походе находился при победоносном султанском стремени. В Багдаде он получил разрешение на отъезд и отбыл в Бидлис. В начале весны султан Гази через Алтун-Кёпри 659 направился в Азербайджан, распространив по [всему] разноцветному своду весть о возвращении к оплоту [своего] величия. [476]
Когда показался Ахлат, [султан] разбил шатер, устоями которому служат небеса, и палатки, возносящиеся до небес, до вершин апогея солнца и луны. По наущению злосчастного Уламы он вызвал в диван с великолепием [дивана] Сулаймана Шамсаддин-бека и великих везиров. /441/ [Ему] сказали: “Государь просит вас [отказаться] от Бидлисского вилайета и взамен дарует вам вилайет Малатии и Марата “а правах собственности”. Шамсаддин поспешил ответить: “И голова, и имущество, и имения наши — все в распоряжении государя”.
В диване присутствовал Махмуд 'Имадан, один из лучших и достойных [представителей] знати [племени] рузаки. Од: обратился к Шамсаддину по-курдски со словами: “Если потеряем мы наследственный вилайет и оджак, на что нужна будет и наша жизнь? Только прикажи — и я проткну кинжалом великого везира Ибрахим-пашу. Сегодня в диване присутствует около ста пятидесяти человек из аширата рузаки, и все мы: готовы погибнуть за [свой] оджак, оставив [по себе] славную память на страницах эпохи”. — “Мы не утратили благосклонности государя и везира, — изволил ответить Шамсаддин, — это все наущения Уламы, ибо сказано — стихотворение:
Восход счастья врага — это бедствие, Иначе разве не [достиг бы счастья], разрушитель гор (Фархад), [который] совершил подвиг?”.
Начальник гулямов Амида — Бакр-бек Рузбахани, которому в те времена был препоручен санджак Адилджеваза, узнал о намерениях [племени] рузаки. Он сказал по-курдски [Шамсаддину]: “Берегись, не следуй советам глупых курдов. Если и уйдет из твоих рук на несколько дней Бидлисский вилайет, то ты сохранишь голову, а оджак снова вернется, к тебе”.
Когда государю доложили о словах Шамсаддин-бека, [ore пожаловал его] шахским халатом и конем с седлом, уздечкой, цепью и бахромой из золота, и была издана грамота на: управление Малатией. Грамоту на управление Бидлисом пожаловали Уламе. Шамсаддин-бек /442/ оставил крепость и [477] вилайет Бидлиса и передал наместникам султана. На взятие Малатии было направлено около пятнадцати человек из знати [племени] рузаки.
После выступления августейшего султанского кортежа Шамсаддин-бек, намереваясь ехать в Малатию, отправился туда через Сасун вместе с семьей. В то время правителем Сасуна был Сулайман-бек 'Азизани. Встретившись с ним, он не посоветовал ему ехать в Малатию и сказал: “Не считая тебя, в вашей семье не осталась никого, кто бы стал владетелем наследственного оджака. Турки — народ крайне ненадежный. Если они погубят тебя, прекратится и род правителей”. Это повергло [Шамсаддина] в страх, и он не решился ехать в Малатию.
Случайно тем временем шах Тахмасб остановился в Арджише. 'Абдаллах-хану, Бадр-хану устаджлу и Манташа-султану он препоручил разграбить и разорить округа Ахлата и Муша. Опасаясь, что кызылбашское войско причинит [людям] аширатов и племен рузаки вред, [Шамсаддин] был вынужден отказаться от поездки в Малатию, повернул поводья [своего] гнедого в сторону кызылбашей, засвидетельствовал [им свою] преданность и вместе с семьей и домочадцами направился в Тебриз. Честь сопровождать его выпала [на долю] шести [представителей] знати [племени] рузаки.
Напуганный Улама оставил Бидлие и вслед за султаном Гази отбыл в Диарбекир, так что в продолжение нескольких дней крепость Бидлиса оставалась без хозяина и хранителя. После этого четыре округа: Амурек, Хойт, Пугнад и Керендж были отделены от Бидлисского княжества и по просьбе Уламы на правах санджака /443/ пожалованы сыну Шайх Амира билбаси Ибрахим-беку. Ибрахим-бек завладел крепостями Амурек, Калхок и Пугнад, но не оказал Каландар-аге уважения, на которое тот рассчитывал. [Ибрахим-бек], Дада-бек кавалиси, эмир Мухаммад Насираддини и около четырехсот видных [людей племени] рузаки восстали против мирлива Бидлиса. Он предпочел оставить родину и вместе с семьей отправился в Азербайджан.
По их прибытии шах Тахмасб явил Шамсаддину [478] благоволение, нарек его ханом, ввел в число великих эмиров и даровал область Сораба 660 с несколькими другими районами. Ему бывали жалованы то округ Мераги с относящимися к ней местностями, то область Демавенда 661 и Даралмарза 662, то Карахруд 663, Джахруд 664 и Фарахан Иракский 665.
Большую часть времени он проводил на летних и зимних становищах при государевом стремени. Из видных [представителей племени] рузаки около ста пятидесяти человек были причислены к великим курчиям и достойной свите. В том числе Шайх Амир билбаси и Дада-бек кавалиси удостоились высокой должности юзбашигири (Сотника.).
После того как Дада-бек, мир Мухаммад и Каландар-ага оставили родину, эмиром эмиров Вана Хусрав-пашой овладели опасения в отношении Ибрахим-бека. Он послал за ним с требованием прибыть в Диарбекир. Ибрахим-бек тоже заподозрил недоброе, укрепил свои крепости и не спешил с отъездом. Когда про истинное положение дел доложили у подножия трона — прибежища благополучия, вышел непреложный указ эмирам Курдистана — всем вместе пойти на Ибрахим-бека /444/ и схватить его.
Упомянутые эмиры поспешили исполнить приказание, окружили Ибрахим-бека в крепости Калхок, и дела осажденных пришли в стеснение. Ибрахим-бек постучал в дверь перемирия и направил своего брата Касим-агу к Хусрав-паше, дабы тот простил ему его проступки. Паша согласился простить Ибрахим-бека при условии, если приедет он лично, но Ибрахим-бек, питая подозрения, не решился ехать. К эмирам, что держали его в осаде, он послал своего второго брата Шайх Амира с просьбой представить Шайх Амира паше и испросить для него отсрочку с тем, что несколько дней спустя, когда эмиры прекратят осаду крепости, он сам явится к паше и испросит извинения за свои проступки.
Когда эмиры доложили об этом паше, тот без лишних разговоров убил его брата Касим-агу, подвергнув самым суровым пыткам. Эмирам он отправил приказ убить его брата [479] поимени Шайх Амир тоже и упорно продолжать осаду крепости. Об этом решении сообщили Шайх Амиру несколько друзей, и во время вечернего намаза, якобы намереваясь совершить омовение, он оставил эмиров и бежал, скрываясь в лесах. [Затем] он укрылся среди аширата хаккари и направился к кызылбашам. Когда Ибрахим-бек узнал об убийстве своего брата Касим-аги и о бегстве [второго] брата Шайх Амира, он со всею поспешностью уехал в крепость Амурек, но там тоже не задержался и бежал к кызылбашам. Осажденные в крепости запросили пощады. Благодаря посредничеству правителя Хазо Баха'аддин-бека эмиры простили осажденным их проступки, целыми и невредимыми вывели их из крепости и все три цитадели разрушили.
/445/ Ибрахим-бек не снискал благоволения шаха Тахмасба и Шамсаддин-хана и два года спустя вновь возвратился в Турцию. Возложив на шею меч и саван, отправился он к высокому порогу второго Сулаймана, каковым является султан Гази. Под благодатными лучами монаршей милости грехи его [удостоились] прощения. В вилайете Румелии ему был пожалован санджак, где он прожил до конца дней своих и [где] в конце концов был убит своими рабами — мамлюками.
Сначала Шайх Амир снискал к себе благорасположение и щедроты государя, и, как отмечалось выше, ему была передана должность юзбашигири. [Но] позднее из-за чрезмерного употребления опиума он утратил то высокое положение. Он пал во мнении государя и войска и вызвал неприязнь [всего] народа, пока не умер в 965 (1557-58) году, будучи назначен векилем [этого] несчастного в Ширване.
Дада-бек был тоже смещен с должности юзбашигири курчиев Техрана и [во главе] сорока курчиев [из племени] рузаки назначен векилем [нашего] властительного родителя. В 956 (1549) году он испил напиток мученической смерти.
Шамсаддин, вдруг явив отвращение к службе, избрал угол уединения и затворничества. Из податных обложений с города Исфахана двести тысяч османских акче было назначено ему на содержание. [Ему] пожаловали грамоту, [480] [дарующую] освобождение от налогов, дабы он проживал в упомянутом городе, не принимая участия ни в каких походах.
Когда таким образом прошло десять лет, шах Исма'ил второй вышел из крепости Кахкахе /446/ и восшествовал на монарший престол в Казвине. Он послал за [нашим] властительным родителем и доставил его в Казвин. Поскольку на [своем] жизненном пути [Шамсаддин] миновал [к тому времени] уже шестьдесят семь стоянок (Т. е. ему было уже шестьдесят семь лет.) и большая часть достойной жизни его проходила в заботах и страданиях, в горести и печали, к тому же чрезмерное употребление спиртных напитков и опиума иссушило его ум, он не интересовался службою хаканам, не был склонен общаться с кем-либо и привык к одиночеству. Стихотворение:
Избравшие уединение ради тебя других [имен] не поминают, В сердце, где находишься ты, остальные преданы забвению.
За это время разлука с детьми обоего пола и со всем аширатом рузаки оказала на него тягостное воздействие. По воле случая, когда он пожаловал в Казвин, там находились все [его] дети, близкие и знать [племени] рузаки. Радость и волнение при свидании с ними тотчас помутили достойный ум его. Терзаемый болезнью, с готовностью услышал он призыв: “Возвратись ко господу своему, будучи удовлетворенною и удовлетворившею” (Коран, сура 89, стих 28.) и глас: “Для такого будет отрадная жизнь в высшем райском саде” (Коран, сура 69, стих 21, 22.) — и в Казвине был принят под сень всепрощения господнего. Стихотворение:
Ушел он через этот проходной двор, Да и кто гот, который минует этой дороги?
Этот путь — небытие, От губящего меча которого не спасется ничто сущее.
Да пребудет рай вечным местом пребывания его, Да обретет он место в обители божества! [481]
После него осталось два сына: Шараф — автор этих строк, и Халаф. Халаф-бек некоторое время пребывал в рядах курчиев шаха Тахмасба, несколько лет занимая должность юзбашигири. Позднее, во времена шаха Султан Мухаммада, [Халаф] достиг степени эмира и был принят в ближайшее окружение Хамза-мирзы. После убийства мирзы /447/ он выразил покорность высокому порогу покойного государя султана Мурад-хана и удостоился степени санджак[бея] Алашкерта и Мелазгерда.
ПРИЛОЖЕНИЕ. Описание жизни [этого] несчастного бедняка с разбитым сердцем со времени его рождения и поныне, то есть до 1005 (1597) года
editСтихотворение:
Я подобен мячу, который на необъятном ристалище месяцев и лет Швыряет из стороны в сторону клюшка судьбы.
Вначале несколько раз я падал на спину, Как это присуще природе детей.
Не совершил никаких грехов, а как преступник, Оказался связанным ремнями в колыбели воспитания.
У меня были хромые ноги для ходьбы и немощные руки, чтобы хватать, Для еды — сомкнутый рот и для разговора — немой язык.
С кончика каждой ресницы стекала кровь сердца, Не попадало в рот молоко чистое, как ключевая вода.
И не успел после этого ум мой окрепнуть настолько, Чтобы смог я отличить правую руку от левой,
Как от милосердной материнской груди [я] был оторван Заботами [своего] нежного, преисполненного добродетелей, родителя,
Препоручил он меня искусным рукам наставника, И тот стреножил мою натуру путами разума. [482]
Радея о душе моей, с помощью знаков алфавита он засеял ниву моих способностей: Семенами наук, талантов и духовных совершенств.
В узорах их начертания Раскрыл он глазам путь к созерцанию невест с черными крыльями и опереньем (Т. е. “букв” — “научил меня читать”.):
В самом их звучании с предельною ясностью Показал он красоту речи.
От буквы к букве, заставляя читать по складам, вел он меня. Как путника, которому навесили на ноги оковы.
Когда благодаря тем урокам язык мой освободился от [связывающих его] пут, Скорыми шагами направился я к желанной цели.
Следуя таким путем и придерживаясь такого правила, прошел я с его помощью (Букв, “он провел меня”.) От [начального] “б” в “би исм-и ал-лахи” до последнего “с” в “нас” (Т. е. прочел Коран, который начинается со слов *** и кончается словом ***.).
Потом начал я изучать науки /448/ И оставил позади искателей знаний.
От грамматиков узнал я нормы спряжения, От языковедов услышал я о правилах стлала.
Изучая науку фикха и его основы, я полностью постиг, Что согласно закону запретно и [что] дозволено.
Из рассказов о Мухаммаде и его деяниях Стал мне ясен путь пророка, обычаи сподвижников [его] и образ жизни племени [его]
Сколь от одной науки не достиг я желаемого, То решил претворить те знания в жизнь. [483]
Утром и вечером поминал я Аллаха, День и ночь проводил в размышлениях.
Восхваляя Аллаха и помышляя о нем, достиг я такого прозрения, Что спали [для меня] материальные покровы с чела действительности.
Увидел я единственное бытие и всеобщую истину, Узрел внешнюю сторону света и мрака.
Многообразие внешнего рядом с единством сокровенного Походило на искру огня от полыхающего пламени.
Как уже известно обладателям таланта и совершенства, владыкам премудрости и знаний, целью написания этих строк является объяснение обстоятельств [сего] несчастного с разбитым сердцем и описание безотрадной жизни его со дня рождения до настоящего времени. [Рассказ этот] такого рода. После того как согласно божественному предопределению благородный родитель [сего] бедняка надолго разлучился с родиной, был вынужден оставить славный очаг [свой] и укрыться в Иране, он сочетался узами брака с дочерью Амир-хана Мусилу, которая и стала моей любящей матерью (Букв, “женился на моей любящей матери, которая была дочерью-Амир-хана Мусилу”,).
Амир-хан приходится сыном Гулаби-беку, сыну Амир-бека, известного [под именем] Тукмак Байандур, который в правление Хасан-бека Байандури стоял во главе эмиров и правителей 666. Он проявил мужество и героизм в сражении Хасан-бека с султаном Абу Са'ид Гурганом в Карабаге и а в битве с султаном Мухаммад-ханом Гази в долине Байбурт 667. /449/ Ему принадлежало управление Арзинджаном 668 и теми пределами. И ныне в Арзинджане есть свидетели его благотворительности — мечети и медресе.
Словом, семь лет спустя после их переезда в ту страну, двадцатого [дня] месяца зу-л-ка'да 949 (25 февраля 1543) года, что соответствует году Мыши, в крепости Карахруд, из подчиненных Куму районов Ирака, у дочери Амир-хана народился сей жалкий бедняк, недостойный доверия. Родным [484] кровом [сего] бедняка стали жилища кази Карахруда, чей славный род восходит к Кази Шурайху Куфи, который известен среди ученых и совершенных [своим] высоким достоинством и положением. Так случилось, что со времени их переезда из Куфы 669 в ту страну неизменно в том роду были люди, отмеченные добродетелями и знанием. Благодаря ревностным молитвам того высокого рода с детства и по сей день, когда [число] лет жизни, минуя пятьдесят, приблизилось к шестидесяти, я проводил время в беседах со знающими людьми и в обществе преисполненных мудрости ученых и ни на секунду не покидал служение тому высокому роду. Стихотворение:
Джами! Очисти себя от мирской скверны, Будь прахом под ногами добродетельных.
Быть может, из того праха ты обратишься в пыль, Уничтожишь пыль и станешь человеком.
Покойный государь шах Тахмасб имел обыкновение сыновей своих эмиров и знати в младенческом возрасте брать в свой благородный гарем, включать в число достойных отпрысков царского рода и славных слуг [своих]. Вскармливая и воспитывая их, он не оставлял без внимания ни [единой] мелочи. Он побуждал их к изучению Корана и уложений шариата, /450/ [поощрял в них] богопочитание и чистоту, внушал им любовь к обществу благочестивых, что исповедуют религию правоверных, и неустанно охранял от общения с людьми испорченными и безнравственными, сластолюбцами и развратниками, побуждая их к служению ученым и совершенным. По достижении ими зрелости и рассудительности он обучал их военным наукам, стрельбе из лука, игре в поло, верховой езде, владению оружием, основам учтивости и человеколюбия и говорил: “Когда-нибудь еще займитесь живописью, ибо она исправляет вкус”. Стихотворение:
Всякий, кто изведал хоть крупицу счастья, Обязан им благосклонному взгляду. [485]
Любой взор с искренностью и чистосердечием Поистине наделен чудодейственной силой философского камня.
Когда осуществятся помыслы благочестивых, Розы освободятся от терниев.
Следуя утвердившемуся обычаю, в 958 (1551) году, когда [сему] бедняку минуло девять лет, [государь] взял его в свой благородный гарем и свое ближайшее окружение. Три года провел [он] в семье того благочестивого монарха в числе слуг того добродетельного государя, пока в 961 (1554-55) году властительный родитель [наш] не оставил службу государю и не избрал угол затворничества. Племя рузаки единодушно просило шаха Тахмасба пожаловать управление [сему] несчастному, и во исполнение их желания [государь] возвысил [сего] бедняка в возрасте двенадцати лет до звания эмира и пожаловал [ему] области Сальян и Махмудабад 670, относящиеся к Ширвану.
После трех лет управления, когда умер Шайх Амир билбаси — его (Т. е. автора этих строк.) наставник и векиль, земли Сальяна были переданы другому, а [сей] несчастный на летних пастбищах Харракана 671 /451/ удостоился свидания с государем. [Этого] бедняка поручили дяде с материнской стороны — правителю Хамадана Мухаммади-беку, который [и] заменил ему отца. Тот благородный принял безумца как сына и выдал замуж за несчастного свою дочь. Шах Тахмасб определил средства на содержание [этого] бедняка и на нужды племени рузаки с окрестностей Хамадана, и последующие три года тот прожил в Хамадане.
После мятежа Султан Байазида, который прибыл на службу к шаху и был арестован, [после] обмена послами с Турцией [шах] вновь, являя внимание и ласку, доставил покойного родителя в Казвин, передал ему должность эмира [племени] рузаки и пожаловал район Карахруда, относящийся к Куму, направив его туда. Несколько лет спустя покойный родитель вновь оказался не в состоянии переносить заботы, [486] связанные с управлением, которые не соответствовали его образу мышления, и государь, чье место в раю, вторично звание эмира [племени] рузаки передал ничтожному бедняку и назначил из податей мал-у-джихат с Исфахана жалованья и кормовые [его] мулазимам 672. [Сей] несчастный занялся службою [при дворе] в Казвине :и в течение последующих двух лет не оставлял ее.
Затем божественное предопределение повелело схватить Хан Ахмада Гилани 673, наместника Бийе пиша, и намерение покойного шаха покорить его вилайет окрепло. Он назначил [сего] бедняка вместе с несколькими кызылбашскими эмирами на охрану и защиту тех земель. Другие кызылбашекие эмиры не только не выполняли своих обязанностей в соответствии с желаниями покойного государя, но, наоборот, они положили начало тирании и несправедливостям, чиня в отношении раийятов насилия и притеснения, чего нельзя сказать (Букв, “за исключением”.) об [этом] несчастном, сколь основною своею целью он почитал довольство творений и творца. Стихотворение:
Великодушные да будут друзьями государей И любезными /452/ сердцу прибежищ вселенной.
В самую печень пусть жалят они притеснителей И служат пластырем на ранах взывающих о справедливости.
Желая снискать государево расположение, он оказывал раийятам разного рода милости и покровительство и так обходился [с ними], что удостоился похвал [со стороны шаха]. Государь несколько раз посылал ему отмеченные милостью послания такого рода содержания: “Совершенство справедливости и отеческого отношения к подданным [нашим], ваша замечательная смелость и мужество явны и очевидны пред блестящей мыслью [нашего] августейшего величества. Будешь ты почитаем в обоих мирах!”
Словом, благодаря настояниям того падишаха — творца правосудия — дело дошло до того, что [сему] несчастному с [487] четырьмястами пятьюдесятью конными и пешими пришлось выдержать сражение с неким Султан Хашимом, который, будучи населением Гиляна как один из потомков здешних владетелей поставлен на правление, возглавил восемнадцать тысяч пеших и конных и пошел войною на [этого] бедняка. По воле всемогущего бога, поражение выпало на долю того презренного, и около тысячи восьмисот гилянцев погибло в той битве — из их голов было построено три минарета. Кроме этой там были одержаны и другие предначертанные богом победы, и божественное покровительство сообщило еще больший блеск и великолепие счастливой судьбе этого жалкого неудачника.
Сколь природе его внушал отвращение гнилостный воздух Гиляна и многочисленные болезни, которым подверглось большинство здоровых (Букв, “пригодных к делу”.) [людей] рузаки, сей бедняк возымел желание оставить Гилян и сообщил об истинном положении своих дел его величеству государю. После семи лет, проведенных в тех краях, он получил разрешение уехать и явиться в Казвин /453/ ко двору шаха. [Государь] выразил желание, чтобы бедняк остался при августейшем стремени. Но поскольку дела кызылбашей пришли в расстроенное состояние и приняли другой оборот — кызылбашские племена и аймаки разделились на два лагеря, а шах Тахмасб по [своей] старческой слабости был не в состоянии управлять ими, ожидалось, вот-вот они набросятся друг на друга и начнется всеобщая резня, — [сей] несчастный счел неразумным там оставаться и испросил его направить в любую из сторон богом хранимой державы.
Шах Тахмасб пожаловал [сему] несчастному часть земель Ширвана, определил аширату рузаки содержание из податей с государевых доменов в Ширване, куда входили Таракамат, Араш 674, Акдаш 675, Кабала 676, Баку и морское побережье, и отправил его в Ширван. Когда он пробыл там восемь месяцев, стало известно о смерти шаха [Тахмасба], о смутах в Казвине, убийстве Султан Хайдар-мирзы, о том, что Исма'ил-мирза [488] вышел из крепости и направляется к стольному городу Казвину.
Тем временем [Исма'ил-мирза] на имя [сего] бедняка послал благородный указ, повелевавший приехать из Ширвана к нему на службу, и удостоил высокого звания эмира эмиров Курдистана. Он постановил, дабы [тот] постоянно пребывал у сопутствуемого удачей стремени, и чтобы всякий раз, когда у эмиров и правителей Курдистана, Луристана, гурана и других курдских племен будет какое-нибудь важное дело к государеву двору, они обращались к [сему] бедняку — все дела их будут разрешаться по усмотрению этого несчастного. В милостях и щедротах этому презренному явил он такие излишества, что тот стал предметом зависти ближних и вызвал ревность даже у кызылбашских вельмож.
Под конец завистники тайно донесли [государю], что якобы [сей] несчастный в сговоре с несколькими кызылбашскими эмирами /454/ желает посадить на трон его племянника Султан Хусайн-мирзу. [Исма'ил-мирза] под конец [своего пребывания] в крепости от употребления опиума вдруг обнаружил [такую] раздражительность, что не мог ужиться ни с кем и одного месяца. Лживые речи поборников злобы и зависти в отношении [сего] бедняка запали ему в сердце — некоторых из них он казнил, других сместил и посадил в тюрьму. Несчастного [же] он удалил из города, пообещав управление Нахчеваном.
Пожаловав ему (Букв, “возложив на него”.) хавале 677, он отправил его в Азербайджан. Само по себе это было для меня добрым знаком, указанием, [исходившим от] божественного порога, проявлением господней милости, или возможностью возвратиться в [свои] исконные земли к славному [своему] очагу. После того как [этот бедняк] правил год и четыре месяца в Нахчеване, от двора покойного государя с величием Фаридуна, справедливостью Хусрава, могуществом султана Джама и неустрашимостью Искандера — султана Мурад-хана — да пребудет над ним милосердие и всепрощение [господне]! — через эмира эмиров Вана Хусрав-пашу, правителя Хаккари [489] Зайнал-бека и Хасан-бека махмуди пришло радостное известие о [пожаловании ему] грамоты на управление Бидлисом: “Из безграничной государевой милости и неисчерпаемого монаршего милосердия вам дарован наследственный оджак. Уверенно, заручившись спокойствием и надеждою, возвращайтесь в свои исконные владения”.
Следуя словам: “Любая вещь возвращается к своему истоку”, третьего дня месяца шаввала 986 (3 декабря 1578) года [автор этих строк] оставил Нахчеван в сопровождении около четырехсот мулазимов, из которых двести человек принадлежали к племени рузаки. Три дня спустя благодаря содействию /455/ ванского войска и курдских эмиров он остановился лагерем возле Вана и имел встречу с покойным Хусрав-пашой. [Тот] принял сего безумца с почестями и уважением, препроводил в город и изъяснил истинное положение дел [его] у подножия высокого султанского трона. Благодаря посредничеству Мустафы чауша и письменным прошениям великих везиров, в частности великого везира Мухаммад-паши, удостоилась вторичного обнародования грамота на управление, сопровождаемая монаршим халатом и золотым кинжалом, который попал в несметную государеву сокровищницу из казны наместника Египта султана Кудван черкеса. Отдельно доставлен был почетный халат и золотая сабля от сардара победоносных войск Мустафа-паши.
Отмеченный и вознесенный среди равных, [сей] презренный удостоился счастья вернуться в обитель могущества великих отцов и дедов, достигнув предмета своих надежд и упований. Стихотворение:
Благодарение богу, во всем, о чем молил я всевышнего, Достиг я предела своих желаний.
С того времени, когда государь с достоинством Джама поставил хранимые [богом] многочисленные, как звезды, войска [свои] на завоевание областей Ширвана, Грузии и Азербайджана, на протяжении десяти лет неизменно, подобно удаче и преуспеянию, был я неразлучен с победоносным войском и в большинстве битв и сражений не оставил без внимания [490] ни одной мелочи, [дабы засвидетельствовать] верную службу и душевную преданность [государю]. И четыре раза государь, которому уготовано место в раю и прибежище на небесах, рассыпающим драгоценные камни и жемчуг пером начертал [сему] несчастному послание августейшею [своею] десницею. Именуя меня: “Возлюбленный и верный друг мой, Шараф-хан”, они писали: “Совершенство преданности и искренности, единодушия и [верной] вашей службы /456/ очевидны нашему сиятельному августейшему разуму, [излучающему] блеск солнца, — вы вознесли до апогея государеву милость и расположение к себе”.
В 991 (1583) году, когда сардар Фархад-паша завоевал Ереван и заложил там крепость, [сего] безумца вместе с эмиром эмиров Сирии Хасан-пашой направили в Тифлис — в Грузию доставить казну и провиант. В том походе [сей] бедняк [тоже] оказал некоторые услуги, и к Бидлисскому княжеству был присоединен Мушский округ с 200 тысяч акче [дохода] и благоустроенные деревни. Собственные имения этого несчастного стали [определяться] в 410 тысяч османских акче [дохода]. За время правления султанов рода 'Усмана и высокодостойных хаканов из их племени никому из славных правителей и эмиров подобная милость и расположение не оказывались.
И ныне — в последний день месяца зу-л-хиджжа 1005 (3 августа 1597) года под могущественною десницею высокодостойного хакана Абу Музаффар-султана Мухаммад-хана — да хранит его всевышний Аллах от всех несчастий! — наследственное княжество принадлежит [сему] безумцу, хотя, повинуясь [своей] природе, он и отстранился от этого важного дела, возложив те обязанности на самого мужественного и достойного из сыновей Абу-л-Ма'али Шамсаддин-бека — да продлит всевышний господь ему жизнь и да приумножит блеск мощи его за [его] прекрасные качества!
Побуждаемый отцовской любовью, следуя обычаю [других] авторов, в назидание сыну здесь записал я несколько бейтов из Хирад-наме Мавлана Джами 678 — да пребудет над ним милосердие [господне]! Стихотворение: [491]
Приблизься, о любимый сын мой, Приложи уши к драгоценным камням моих советов,
Подобно жемчужине в раковине, молча сядь рядом. Внимай, когда я буду рассыпать алмазы [назиданий].
/457/ Прислушайся к наставлениям и возлюби знание, Когда же обретешь знания, примени их к делу.
Великие, что научили вере, Передали [нам], ничтожным, такой завет:
О ты, чей разум ясен, как солнце, Подобно заре, у чистоты заимствуй истинную правдивость,
В каждом деле сердце свое держи открытым для господа, Ибо [лишь] правдивостью ты обретешь спасение.
Коль дела свои ты вверишь ему, Не встретится тебе никаких трудностей.
Деяний твоих устрашится враг, Во всем тебе будет сопутствовать удача.
Если в делах своих ты будешь полагаться на кого-нибудь другого. То станешь мишенью для стрел несчастья.
Когда же разумом твоим завладеет злой нрав, Не будет для него лекарства иного, чем нрав добрый.
Камнем смирения разбей стекло гнева, Водою знания отмой мрак невежества.
Не топчи ногами свое счастье, Каждые сутки раздели на три части:
Одну посвяти приобретению знаний, Ибо незнание ведет лишь к порокам и заблуждению,
Претворяй во второй знания в жизнь, В третью следуй за мудрыми.
Читай книги старые и новые, Наблюдай, как во всех странах государи [492]
Выгоняли скакуна на ристалище царствования, Как играли они на той доске шахматами [своих] вожделений.
Уклоняйся от дружбы со всяким злонравным, Ибо и твоя природа может позаимствовать у него дурные качества:
Ты преисполнишься злобы, а добро будет чуждо тебе, От этого не будет у тебя и крупицы знания.
Сколь верно оказал неискушенный поселянин: “От винограда берет свой цвет виноград”.
Не гонись за дружбой первого встречного, Не ищи света у всякого просвещенного,
Вред, который причинит тебе этот мир, Редко бывает не от друзей,
Все несправедливости при вращении [жерновов] этой мельницы (Этого мира.) Исходят от друзей и направлены на друзей.
/458/ Меж двумя, живущими под одной крышей, непременно возникнут споры, Которых никогда не будет у двух людей посторонних.
Когда в день Суда предстанешь ты пред всеми, Не смотри на недостойных —
Не дай бог, с такой радости грубиян Допустит дерзость в разговоре с тобою.
Когда на нити дел твоих завяжется узелок, Терпение лучше беспорядочных усилий —
Любое дело можно распутать терпением, А не торопливостью.
Не оказывай покровительства неблагороднорожденному, Не давай вина похотливому индусу.
Дурной, возгордясь своим высоким положением, станет еще хуже, Змея, [окрепнув], обратится в дракона. [493]
Не вяжи узлов в делах подданных, Отдай им все, что господь дал тебе.
Сколько сможешь, высказывайся мягко, И собеседник [твой] будет искать миролюбия.
Вежливая речь — признак мудрости, Проявление грубости — удел безумия.
Смирись пред тем, кто мудр, Ибо благодаря знаниям сила его превыше твоей.
Будь всегда чист сердцем и ясен помыслами, Справедлив к рабам господним.
Притупился язык у пера от [написания] этих слов, Листы почернели от знаков письма.
Сколь хорошо сказал мудрец: “Когда в доме кто-нибудь есть, Достаточно одного произнесенного слова”.
Лучше кончить [на этом] речь, [внушенную] сердцем, И с этими словами замолчать.
Сколь преисполненное правдивости перо, ведомое другом господней милости, расставило в ряды описания жемчужины удивительных известий об эмирах и правителях Курдистана вплоть до вашего счастливого времени, [теперь] весьма уместно, как было указано в предисловии книги, повернуть поводья быстроногого с плавною поступью васитского пера и бразды красноречивого повествования к изъяснению событий дней близкого к вечности правления султанов рода 'Усмана и государей /459/ Ирана и Турана. Стихотворение:
Благодарение господу, что во исполнение [моих] желаний Обмакнул он перо [мое] в чернила мудрости.
Закончен рассказ о правителях Курдистана, Больше сказать мне о них нечего — аминь!
Комментарии
edit564 Кезер-су берет начало южнее оз. Ван и, пересекая с северо-востока на юго-запад область Бидлиеа, впадает в Бидлис-чай в 12 км к западу от г. Сиирта (Cuinet, t. И, р. 546).
565 Описание этого туннеля, называемого туннелем Семирамиды, приводит Линч (Линч, т. II, стр. 200—201).
566 Автор ссылается на историческое сочинение ал-Вакиди Китаб ал-магази.
567 'Айаз б. Ганам — арабский полководец, начавший по приказу халифа 'Умара в 639 г. завоевание областей Верхней Месопотамии. Им были захвачены города Урфа, Ниоибин, Мардин и Диарбекир (Рашид Иасими, Курд, стр. 176).
568 Сочинение Абу Бакр Ахмада ал-Балазури.
569 Речь идет, вероятно, о сочинении Сираджаддин Махмуда ал-Урмави (ум. в 1290 г.) Матала' ал-анвар фи 'илм-и-л-мантак ва-л-хикмат (Hasan-i-Rumlu, vol. II, p. 228, п. 5).
570 Шейх Аммар-и Йасир умер в 1186 г. (см. Rozhbeyant, p. 371, п. 4).
571 Абу Наджиб 'Абдалкахир б. 'Абдаллах Сухраварди (1096-97—1167-68) (Storey, vol. I, p. 1032, п. 1).
572 Ахмад б. 'Умар Абу Джаннаб Наджмаддин Кубра ал-Хиваки ал-Хваризми (1145—1226), основатель дервишеского ордена Кубравийе — один из самых известных иранских суфиев XII—XIII вв. Является автором многочисленных трудов по суфизму (EI, t. III, pp. 879—880).
573 Хусамаддин 'Али ал-Бидлиси, умер в 1301 г.
574 Шайх Хайдар — дед шаха Исма'ила Сефевида, убитый в 1488 г.
575 Гёк-Мейдан — открытая площадь в г. Бидлисе (Линч, т. II, стр. 195).
576 Обе мечети названы по имени их основателей.
577 Рахва — название долины к юго-западу от оз. Ван (Minorsky, Persia in A.D. 147.8—1490, p. 27).
578 “Строения, достойные государя (или Хусрава)” — хронограмма при прочтении дает 925/1519 г.
579 Тадван — к концу XIX в. городок на западном берегу оз. Ван (Моstras, p. 67).
580 Сасанидский царь Хусрав Ануширван (531—579).
581 Хусайн б. Иусуф Ахлати (1394—1454) занимался в основном преподавательской деятельностью (в Востане, Тебризе, Джезире и Каире) (см. Rozhbeyanl, p. 381, п. 1).
582 Джафром называли большую книгу, якобы составленную 'Али. Она содержала “объяснение” всего, что должно произойти в мире вплоть до дня Страшного Суда. 'Али, согласно преданию, передал эту книгу своим потомкам. В соответствии с преданием, шестой имам Джа'фар составил подобную книгу. Для их различения первая якобы была названа “Джафром большим” (Джафр-и джама), а вторая — “Джафром малым” (Джафр-и кучак). 'Илм-и джафр (“наука джафра”) позднее стала называться 'илм-и хуруф (“наука букв”), превратившись в способ предсказания будущего путем определения числового значения букв (согласно абджаду) (EI, t. I, pp. 1022—1023).
583 Рашидаддин в числе помощников Насираддина Туей упоминает четырех ученых: Муаййададдина 'Арузи, Фахраддина Марагаи, Фахраддина Ахлати и Наджмаддин Дабирана Казвини. В науках математических, по словам Рашидаддина, не имел себе равных 'Арузи (Рашид-ад-дин, II, стр. 200; III, стр. 49).
584 Последний хорезмшах, пытавшийся объединить и возглавить борьбу народов Ирана против монгольских завоевателей. В течение шести лет он вел непрерывные войны, и ему удалось завладеть Азербайджаном и Ахлатом. Продвижение его сопровождалось непременным ограблением городов и селений (“История Ирана”, стр. 180, 181).
585 Термин кутан, синонимичный термину джуфт-и гае, имеет двоякое терминологическое значение: “плуг” и “плужный участок” (Петрушевский, Очерки, стр. 176).
586 Нимруд — потухший вулкан высотой в 3 тыс. м на западном берегу оз. Ван, в 75 км к северу от г. Бидлиса (Cuinet, t. II, p. 551).
587 Кара-су — приток Мурад-чая, восточного рукава Евфрата. Впадает в Мурад-чай в 12 км к северо-западу от г. Муша (ibid., p. 545).
588 Су-Шахри — название гор близ Хнуса (Charmoy, t. I, pt. 1, p. 168),
589 Бик-гёль — название гор, служащих водоразделом рек Аракса и Евфрата.
590 Буланык (“Мутное”) — одно из трех крупных озер тех районов. Под этим названием к концу XIX в. был известен и один из районов Мушского округа (Cuinet, t. II, p. 547).
591 Назык-гёль (“Чистое озеро”) — озеро в 9 км к северо-западу от оз. Ван. Вода в нем действительно чистая, но берега и окрестности лишены растительности (ibid., p. 547)..
592 Нимруд (Намруд, Нимрод) в арабской литературе олицетворяет собой насильника и тирана. Ему приписывается построение высокой башни, при помощи которой он хотел добраться до небес и расправиться с богом. Но башня рухнула, и Нимруд был поглощен землей (EI, t. III, p. 901).
593 Пресноводное озеро Нимруд-гёль расположено в кратере потухшего вулкана Нимруд и имеет форму полумесяца.
594 На горе Нимруд действительно часто встречаются горячие железистые источники с температурой выше 30° R (Лойко, стр. 117).
595 Cuinet, t. II, pp. 556, 568: Kouyout — один из районов округа Мудик (Модеки) к западу от Бидлиса (см. также EI, t. II, р. 1208.
596 Возможно, племя билбаси проживало в этих районах во времена автора. И в настоящее время оно остается весьма могущественным, проживает в западной части Иранского Азербайджана (по южному берегу р. Гадыр и в верховьях Малого Заба) и в северном Ираке (районы Ранние, Ревандуз) (EI, t. IV, р. 196; Minorsky, Mongol place-names, p. 75).
597 Курдского племени под названием кавалиси в настоящее время не существует. В районе Киркука проживает племя давуд, одно из семи колен которого называется кавали — возможно, сокращенное кавалиси (Rozhbeyanf, p. 387).
598 См. прим. 382.
599 Известный персидский поэт 'Абдаллах Хатифи (ум. в 1521 г.) (см. о нем EI, t. II, р. 307).
600 Согласно мусульманской космографии, Каф — горная цепь, опоясывающая землю и образующая границу между миром видимым и невидимым. В более ограниченном понятии Каф означала часть азиатского нагорья, ограждавшую мусульманский мир с севера, т. е. Кавказ и его отроги в северном Иране (ibid., pp. 614—617).
601 Племя балики (баликан) в настоящее время насчитывает 6 тыс. семейств и проживает в окрестностях Муша (Заки, Хуласат та'рих, стр. 427).
602 Е. И. Чириков (Чириков, стр. 552) упоминает племя сыкыр в составе аширата билбаси района Лахиджан в Иране.
603 Бала-гирди (курд, гирди жори) проживают в районе Шамдинан в северном Ираке (Nikitine, Les kurdes racontes par eux-memes, p. 149)...
604 Племя зардузи (зардуйи) проживает ныне на турецкой стороне ирано-турецкой границы, занимая группу деревень южнее р. Сирван, между Зимканом и Шахо (Edmonds, pp. 128—129).
604 В настоящее время курдское племя стурки проживает на левом берегу Тигра, к западу от Диарбекира, близ впадения в Тигр его притока Бюхтак-дараси.
606 Азербайджанский атабек Кызыл Арслан правил в 1186—1191 гг.
607 Имеется в виду династия азербайджанских атабеков (1136—1225), основателем которой стал возвысившийся при дворе сельджукского султана Мас'уда тюркский раб из Кипчака Илдагиз (Лэн-Пуль, стр. 144).
608 Арабский географ Ибн Иакут упоминает крепость Ашиб, населенную курдами, в районе Имадии (Le Strange, The lands, p. 93).
609 Под султаном Салихаддином автор имеет в виду сирийского ага-бека Салих Исма'ила Занги (1174—1181) (Лэн-Пуль, стр. 137).
610 Шараф-хан допускает в данном случае неточность — Ак-Сункур правил в Алеппо с 1085 по 1094 г., а Илдагиз в Азербайджане — с 1136 по 1172 г.
611 Малик Ашраф Музаффараддин Муса правил в Дамаске (1228—1237), в Месопотамии (1210—1230) и Хомсе (1245—1262).
612 Мекран (Макран) — название области на юге Ирана; Кидж (Киз или Кадж) — город в Мекране, к юго-востоку от Банпура (Le Strange, The lands, p. 339).
613 Камал Исма'ил Исфахани (ум. в 1237-38 г.) — известный персидский поэт.
614 Монгольское войско под командованием нойона Чурмагуна по приказанию Уктай(Угедей)-каана вступило в Иран в 1229 г.
615 По словам И. П. Петрушевского, Рукнаддин 'Ала'аддаула Симнани являлся известнейшим из суфийско-дервишеских шейхов начала XIV в. (История Ирана, стр. 223).
616 Власть и влияние Малик Ашрафа были столь велики, что Идри; Хаким Бидлиси называет его шахом Армении (см. Идрис Хаким, Хашг бихишт, л. 20).
617 Джалалийский календарь (Та'рих-и Джалали или Та'рих-и Малики) получил свое название по имени сельджукского султана Джалаладдина Малик-шаха (1072—1092). В 1074 г. известные астрономы, в том числе и 'Умар Хаййам, получили от него указание изменить старинный персидский календарь, привести его в соответствие с результатами астрономических наблюдений того времени. Согласно новому календарю год попрежнему состоял из двенадцати месяцев по тридцать дней каждый, по пять дней добавлялись не к восьмому, а к двенадцатому месяцу. И вместо того чтобы через каждые 120 лет год состоял из 13 месяцев, к каждому четвертому году добавлялся один день (EI, t. I, pp. 1034—1035).
618 Севасар — название горного хребта в Сасуне, к востоку от Антока (EI, t. III, p. 169).
619 Алатаг (Аладаг) — массив Армянского нагорья, расположенный между Эрзерумом и Ваном, к северу от оз. Ван. Одно из лучших летних кочевий. Там берет начало восточный рукав Евфрата — Мурад-чай (Cuinet, t. I, p. 174; t. II, p. 675).
620 Берда (Партав) — город в западном Арране, между Курою и Араксом. Ныне небольшое селение возле г. Евлаха в Азербайджанской ССР (Крымский, стр. 292).
621 Пасин — название района к востоку от Эрзерума. В этом районе находится того же наименования долина, известная со времен античности плодородием своих земель (Cuinet, t. I, pp. 207—209).
622 Авник (Авеник) — в средние века большая крепость к востоку от Эрзерума, на вершине горы близ Аракса. В настоящее время Авник (Овеник, Обеник) — район округа Пасин (ibid., p. 134; Le Strange, The lands, p. 118).
623 Османский султан Байазид I по прозванию Илдырым (1389—1402).
624 Речь идет, очевидно, о мамлюкском султане династии Бурджи Насираддине Фарадже (1399—1405, 1406—1412).
625 Султан Ахмад, правитель Ирака из династии Джелаиридов (правил с перерывами с 1382 по 1410 г.).
626 Шамб-и Газан или Шам — предместье Тебриза, где находится мавзолей Газан-хана.
627 Грамота приводится на основе перевода ее И. П. Петрушевским (см. Петрушевский, Очерки, стр. 151—153).
628 Имеется в виду Матла' ас-са'адайн ва маджма' ал-бахрайн 'Абдарраззака Самарканди.
629 Религиозное решение муфтия, в данном случае разрешение вступить в новый брак.
630 3альм — река в районе Шахризура (Чириков, стр. 439).
631 Джихан-шах Музаффараддин, третий государь династии Кара-Койунлу. Убит в 1467 г. при возвращении из похода на Диарбекир (EI, t. I, p. 1025).
632 Кум — город к югу от Тегерана.
633 Имеется в виду род правителей Бидлиса.
634 Хум — большой глиняный кувшин.
635 Туркменское племя зулкадр первоначально кочевало в южной Армении и в районе Диарбекира. Вошло в состав первых семи кызылбашских племен (Петрушевский, Очерки, стр. 90).
636 Название горы в Бадахшаяе (Афганистан) (Rozhbeyant, p. 426, л. 3).
637 Мая — мера веса сыпучих тел.
638 Шайбак-хан Шайбани узбек, брат правителя Бухары 'Убайд-хана. предпринял поход на Хорасан в 1507-08 г. (Hasan-i-Rumlu, vol. II, p. 43).
639 В начале XX в. к югу от оз. Ван кочевало курдское племя спирти, насчитывавшее 70 семейств (Sykes, p. 562).
640 Коч-Хисар (Данайсир) — городок к югу от Мардина (Le Strange, J he lands, p. 96).
641 Нисибин — город в 60 км к северо-западу от Мардина.
642 Автор имеет в виду шиитскую принадлежность кызылбашей.
643 Селение между Исфаханом и Хунсаром в Иране. Е. И. Чириков называет его Гендумином (Чириков, стр. 688).
644 Кошун, хошун — термин монгольского происхождения. В XIII—XVI вв. кошун — ополчение кочевого племени или его ответвления, составляющее особую военную часть (Петрушевский, Очерки, стр. 101—102).
645 Салам (Шалам) — в Нузхат ал-кулуб упоминается как небольшой городок в районе Вана, в Джихан-нума именуется местечком Ванского вилайета (Hamd'allah Qazwini, Nuzhat at-Qulub, p. 101; Charmoy, t. I, pt. 1, p. 171).
646 Согласно представлениям того времени небо состояло из семи сфер, в четвертой сфере находилось солнце.
647 Выражение 'айн ал-камал, означающее в буквальном переводе “сущность совершенства”, имеет значение “дурной глаз”, “сглаз” (Низамал-Мульк, стр. 314, прим. 16).
648 Алоэ с о-ва Кумар, упоминаемого в сочинении арабского географа начала XIV в. Абу-л-Фида. По его словам, этот остров располагался близ Китайских островов в Восточном море и славился замечательным алоэ (Aboulfeda, p. 127). Автор перевода сочинения Абу-л-Фида на французский язык С. Гийяр полагает, что здесь имеется в виду Камбоджа (Кхмер). Это предположение вполне правдоподобно, ибо средневековые арабские географы называли островами полуострова и даже государства, расположенные на берегу моря.
649 Чаркаб — особо почетная, расшитая золотом одежда (Эвлия Челеби, стр. 293).
650 Таваджи-баши-гири — главный инспектор, назначавшийся для набора и ревизии рекрутов.
651 Брат шаха Тахмасба Бахрам-мирза в 1529-30 г. был назначен правителем Герата и в 1531-32 г. осажден 'Убайд-ханом узбеком. Осада продолжалась полтора года и была прекращена прибытием шаха в 1532-33 г. (Hasan-i-Rumlu, vol. II, pp. 108—111).
652 Ликан (lekan) — курд, “лыжи” (Курдоев, Словарь, стр. 494).
653 Описка автора или переписчика, ибо Ахтамар — крепость на острове того же наименования на оз. Ван.
654 Кайсарийе — базар, крытый рынок (Ibn Batoutah, p. 151).
655 Имеется в виду одержанная в 623-24 г. Мухаммедом победа над ткекканцами при Бедре (название источника и рыночного пункта, расположенного в том месте, где дорога в Медину соединялась с главным караванным путем) (см. Массэ, стр. 33).
656 Поражение Мухаммеда у горы Оход к северу от Медины. Сражение имело место в 625-26 г. (там же, стр. 12, 33).
657 Даргузин, упоминаемый Хамдаллахом Казвини как значительный город, центр района Алам, расположен к северу от Хамадана (Le Strange, The lands, p. 196).
658 В действительности Багдад был завоеван великим везиром Сулаймана I Ибрахимом в ноябре 1534 г., а в конце того месяца в город прибыл сам султан (EI, t. IV, р. 544).
659 Алтун-Кёпри, или Ал-Кантара, — укрепленное селение, расположенное между двумя рукавами Малого Заба, в 56 км к югу от Эрбиля и в 40 км к северо-западу от Киркука (Cuineft, t. II, p. 855).
660 Сораб (Сераб, Серав) — название района и города к востоку от Тебриза, на пути из Тебриза в Ардебиль. В настоящее время Сораб относится к Иранскому Азербайджану (“Географический словарь Ирана”, (т. IV, стр. 263—264; Le Strange, The lands, p. 163).
661 Обширный плодородный район в Табаристане (северный Иран). В центре его расположена знаменитая гора Демавенд (Le Strange, The lands, p. 371).
662 Это название носила область, включавшая районы Джорджан, Мазандеран, Гилян, Дайлам, Рустемдар (Barbier de Meynard, p. 222).
663 Район г. Карахруда ныне относится не к Куму, а к округу Саре-банд шахристана Арак (“Географический словарь Ирана”, т. II, стр. 244).
664 Джахруд (Джаруд, Иджаруд) — район в окрестностях Соджаса, небольшого городка близ Султанийе (Le Strange, The lands, p. 223).
665 Фарахан — название одного из районов в Ираке Персидском, южнее г. Арака. В настоящее время он относится к округу Фармахин шахристана Арак (“Географический словарь Ирана”, т. II, стр. 198—199).
666 Амир-бек, по прозванию Тукмак Байандур, был верным сторонником Узун Хасана Ак-Койунлу. История его сына Гулаби менее известна, сын же последнего Амир-хан (дед Шараф-хана Бидлиси по матери) в. 1507 г. перешел на службу к шаху Исма'илу и был назначен держателем государственной печати (Hasan-i-Rumlu, vol. II, р. 41; Minorsky, Persia in A. D. 1478—1490, p. 24).
667 Город и долина Байбурт расположены к западу от Эрзерума, на р. Джорок (Торок-еу), впадающей в Черное море (Cuinet, t. I, pp. 223—224).
668 Гор. Арзинджан расположен в центре равнины, орошаемой Евфратом, в 176 км к западу от г. Эрзерума (ibid., p. 211).
669 Ныне древний город Куфа представляет собой груду развалин в районе Багдада.
670 Сальян (Сальяны) и Махмудабад — в настоящее время находятся в Азербайджанской ССР.
671 Видимо, имеется в виду район Харракан (Харракайн) в Ираке Персидском, к северу от Даргузина и Хамадана (Le Strange, The lands,. P, 191).
672 Упоминание Шараф-хана о выплате “жалований” (маваджиб) и “кормовых”, “фуража” ('улуфе) из сборов мал-у-джихат еще раз свидетельствует о том, что мал-у-джихат одновременно был и денежной податью, и натуральным сбором (см. Петрушевский, Земледелие, стр. 374—375).
673 Хан Ахмад Гилани правил в 1536—1568 и 1578—1592 гг.
674 Араш — округ в Шекинском ханстве (Петрушевский, Очерки, стр. 139, 310).
675 Акдаш (Ак-Таш) — местность на левом берегу Куры в ее нижнем течении; в настоящее время город на севере Азербайджанской ССР.
676 Кабала — некогда первопрестольная столица Албании (Аррана). В XIV в. была разрушена и исчезла с лица земли. По поводу ее место нахождения существуют различные мнения. Несомненно одно — округ Кабалы находился в восточном Ширване, по течению р. Куры, за округом Шеки (см. Крымский, стр. 291—305).
677 Хавале (бариты) выписывались на местные казначейства и подлежали оплате жителями деньгами или натурой (Петрушевский, Земледелие, стр. 351—352).
678 Шараф-хан ссылается на поэму Джами Хирад-наме-йи Сикандари.