Эрзянь Мастор/2006/16/Дорогою бессмертия

←Открытие музея "Этно-кудо"

Эрзянь Мастор, № 16 (240), 30 августа 2006 edited by Нуянь Видяз, Кшуманцянь Пиргуж Дорогою бессмертия by Нуянь Видяз

"Этно-кудо"-нтень лездасть→

Статья на сайте газеты: № 240, 30.08.2006, Дорогою бессмертия

 

Дорогою бессмертия

РОМАШКИН Владимир Иванович (Йовлань Оло) — музыкант-фольклорист, основатель знаменитого фольклорного ансамбля «Торама». Родился 6 сентября 1951 года, в селе Ичалки ныне Ичалковского района Республики Мордовии. Окончил дирижерско-хоровое отделение Саранского музыкального училища им.Л.П.Кирюкова (1975, класс кандидата искусствоведения Н.И. Бояркина), дирижерско-хоровой факультет Казанской консерватории (1980, класс педагога А. В.Булдакова), аспирантуру при МНИИЯЛИЭ (1986, сектор фольклора и искусства). В 1980—83 — младший научный сотрудник, 1986—89 гг. — старший научный сотрудник сектора фольклора и искусства МНИИЯЛИЭ, с 1990 — преподаватель музыкальных дисциплин в Республиканском училище культуры в Саранске. Организатор и руководитель (с 1990) мужского фольклорного ансамбля «Торама». Собирает вокальные и инструментальные образцы народной музыки эрзи. Известен как исполнитель национальных произведений на старинных народных инструментах: нюди, гарьзе, кальцаемат, чавома, вешкема.

В репертуаре звучали песни: «Масторавась лужакадсь», «Кува содави тундось чись», «Пазчангодть», «Покш Толкан велесь», «Гарай кери пенгензэ», «Иванонь Устя» и другие. В сборнике, который издавался в 1999 году в Таллинне с цветными фотографиями, всего 15 песен. Первыми в «Тораме» были кроме Владимира Ромашкина, Николай Балашкин, Геннадий Дулкин, Иван Ацапкин.

Автор сценариев к этно-музыкальным фильмам «Каратаи», «Истоки». Снимался в телефильме «О чем поет «Торама». Участник концертов в Германии, Франции, Бельгии, Голландии, Швейцарии, Англии, Эстонии, Финляндии. 7 марта 2001 г. за выдающиеся заслуги в развитии культуры финнов и угров, за пропаганду эрзянской песни Эстонское Правительство наградило орденом «Крест Земли Святой Марии»(«Маарья-Маа»). Умер Йовлань Оло 29 августа 2002 г. Похоронен в Саранске.

Вот краткая энциклопедическая справка о жизни и деятельности полпреда Мордовии в финно-угорских регионах России и во многих других странах. Его целеустремленный характер, активность, его любовь к Родине, проявляемая через песню, из нее, из этой сжатой характеристики, не прочитаешь.

Йовлань Оло, как с любовью называют отца «Торамы», был не только музыкантом, но и, прежде всего, человеком. С ним было приятно общаться, он очаровывал собеседника своими идеями поддержки девиза «Эрзянь кель — эрзянь мель». Для этого умело, с чувством такта использовал песню старинную и песню молодую. Ему было трудно от знания того, что все виды искусства, во все времена использовались сильными мира сего в своих, нередко корыстных, интересах.

Из десятилетия общения, встреч с Йовлань Оло, совместной работы можно было бы родить если не многоплановый роман, то многостраничную, с интригующими сюжетными сценами повесть. Из череды воспоминай о нем и его «Тораме» особенно живо запомнились мне три.

 

*  *  *

Поздняя осень. Ансамбль собирается в дальнюю дорогу, в Эстонию. Вопреки просьбам, несем с Пиргужем трудно поднимаемые сумки со снедью для передачи Абросимовой в Таллинне. Несём в «Клуб строителей», месту «дислокации» «Торамы». Дошли. У крыльца две «Жигули». Заходим. Ребята в сборе. Шутят, улыбаются. Наготове, у самого выхода, их вещи.

Со второго этажа спускается и подходит к нам Володя. Высокий, стройный. Как всегда бодро-озабоченный.

— Весе пурнавсть? — обратился стоящим в вестибюле, оглядывая «табор».

— Весе! — дружно ответили семь парней.

— Листяно, — дал команду «старшой» и, забрав сумки, реквизит, инструменты, потянулись к выходу.

До отказа загружаем багажники ждущих «Жигулей», еле, с трудом втискиваем нашу кладь для передачи в Таллинне по адресу. Наконец-то, все уложено. Захлопнулись, издав глухой звук, двери, и машины, осветив площадь перед клубом и рой неспеша падающих снежинок, трогаются в путь.

Для этой поры стояла теплая погода. Молчаливо шел липкий густой, равнодушный ко всему снег. Мгновенье и темень ноябрьского вечера, куда-то зовущая дорога проглотили путешественников. Были и нет. Как доедут? Ничего не случится? Дорога-то вон какая. Все будет по-задуманному?

Несмотря на вечер, по-ночному темно. Тихо падающие снежинки смиренно оседают на мокрый асфальт, на плечи, на головы прохожих. Нырнувшие в беспокойную неизвестность машины, угасший голос «Вастомазонок» пробуждают тревожные чувства. Грусть обо всем уходящем в неизвестное прошлое. Никто не думал, и я тоже, что отправление Володи и его товарищей по песне по бесконечным гастролям в тот прощально-печальный вечер было отправлением в бессмертие.

 

*  *  *

«Монастырский амбар» в Таллинне... С ним знакомы не только таллиннцы. Здесь в клубе-ресторане по вечерам проходят встречи-выступления творческих коллективов, чаще финно-угорских. На этот раз праздновали здесь День эрзянского языка. Все столики заняты. За длинным столом, как и подобает в день праздника, эстонские эрзя и мокша, руководители национально-общественных организаций Эстонии, посол России в Эстонии, хозяева-эстонцы. Первым на площадку вышел ансамбль «Торама». Оло объявил программу, рассказал о своем ансамбле, об Эрзя народе. Говорил по-эрзянски. Рядом стоял, такой же высокий, Виталий — сын. Он отцовы слова переводил на эстонский. И так весь концерт. После какого-то номера Володя взял за руку одного из сидящих за столиком, тот другого и так образовался танцевальный, под аккомпанемент поющего «Торама», вихрем кружащийся круг. Веселье охватило весь зал, будто ошалели от полноты чувств, от свидания с красотой звуков. Слышались: «Браво «Торама» ансамблю!»

Программа эрзян закончена. На эстраду выходит коллектив эстонских молдаван. Коронный номер — танец «Молдавеняско» — прибавляет жиру, искрометная мелодия привораживает посетителей «Амбара».

Часовые стрелки, между тем, незаметно добираются до цифры «12», вскоре добежали до единицы, двойки, приближались к трем. Считай, глубокая ночь.

— Оло, курок? — не выдержал, почувствовав усталость от дороги, впечатлений, даже от переливов нот, обратился к Ромашкину.

— Аволь кувать. Кирдть. Оно, Яаак («Амбаронь» прявтось), яволявты.

 

*  *  *

Таллиннская ночь повторилась в Тарту. После встреч, концертов, выступлений собрались в небольшом зале тартуского отделения организации «Фенно-Угрия». Пришла университетская молодежь, больше сету девчата и ребята. Время не пощадило подробности того вечера, но впечатления от гармонии звуков, многоголосья сету песни, от их дыхания стариной, народностью сохранились так, словно это было вчера; смыть годам, как не старались, не удалось.

Сету песня... Разве мог я предположить, что она сродни эрзянской, что такая она певучая, то огневая, то спокойная, сдержанная как сами сету-эстонцы. И во сне не могло присниться их бесконечное разнообразие и широта напевов. Пели, не двигаясь, пели кружа, хороводом, пели «веревкой», пели, проходя через «ворота». Песня, другая, десятая.... Казалось не будет конца буйству песенного половодья. Нет, конец не предвидится. На помощь сету девушкам вошли в песенный круг эрзянские парни «Торама». После нескольких песен на эрзя, грянула силами обоих коллективов сету народная песня. Грянула так, что, казалось, от силы, от сплава голосов поднимется потолок или раздвинутся каменные стены. Слушая эту песню, пребывая в напористом спокойствии её мелодии, душа обретала крылья и наполнялась радостью, воспоминаниями о давно ушедшей молодости, о Родине, о родных местах.

Повторялась таллиннская ночь. Я снова к Оло.

— Курок? — всему есть предел, чувствам тоже, усталость давила, и пора было расходиться.

— Кевкстьса Кауксинь Юлянь, прявтонть.

Спросил. В четвертом часу ночи стали добираться до гостеприимного дома Сяргов, Индрека и Тайве, наших тартусских друзей.

Нуянь Видяз

 

*  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *

Путь идущего всегда сокращается.

Суоми мудрость